Дейзи оглядела ту часть улицы, которую могла видеть. Справа, к западу от дома, располагался парк, ну, или то, что жители района привыкли называть парком. С десяток корявых деревьев, две-три скамейки и металлический стержень с развивающимся по ветру флагом штата. Именно туда они раньше сбегали, когда Пегги нужно было покурить и не попасться на глаза Саре.
С сигаретой Пегг выглядела как кинозвезда сороковых.
Внезапно скрипнула внутренняя дверь, и во двор вышел Джим. Немного постояв на рассохшихся ступенях, он сунул руку в карман джинсов и достал оттуда упаковку жвачек.
Дейзи водила большим пальцем по экрану телефона и молчала. Джим подошёл и сел рядом.
- Дерьмо это всё, да? - спросил он, как всегда растягивая гласные. При постоянном общении это было не заметно, но в последний раз они виделись достаточно давно, и Дейзи успела отвыкнуть. - Сидишь и силишься не заржать.
Она не улыбнулась, хотя, вероятно, должна была. Зато вспомнила, как едва не засмеялась, сравнив про себя Калеб и осьминога.
Джим протянул ей мятную пластинку.
- Ты живёшь всё там же? По соседству с отпрысками быков и медведей с Уолл-стрит?
Джим всегда посмеивался над тем, что они со Стивом поселились в районе для богачей. Сам он до отъезда снимал квартиру в Бронксе. Теперь часть его вещей хранилась у Ролландов, часть - в доме Дейзи.
Она взяла жвачку.
- Я подумываю о том, чтобы продать дом.
- Вот как? - он почесал подбородок, не сводя с неё взгляда.
Странный народ - те, кому за тридцать. Вроде бы молодость всё ещё при них: ни морщин, ни выпирающих вен, а всё равно видно, что перед тобой уже не двадцатилетний. Меняется что-то в выражении глаз, что-то на самом их дне. Человек медленно движется к своему концу, с каждым годом сознаёт это всё яснее и яснее. Вот, что отражается в глазах тридцатилетнего - умирание. Дейзи казалось, что большинство это украшает. Ну, кроме девчонок с кукольной внешностью. Их тридцатилетие подобно трагедии.
Она не знала точно, сколько было Джиму. Скорее всего, около тридцати трёх. Она помнила, как они однажды праздновали его день рождения дома у Пегги. Они говорили об искусстве, что-то о примитивизме или вроде того, а потом он вдруг спросил: «Ты изучала историю искусств в колледже?» и тут же добавил: «О, подожди, я забыл, ты ведь никогда не училась в колледже». Кажется, тогда ему стукнуло двадцать девять.
- А что с твоей рукой? - поинтересовалась она.
Джим вскинул брови.
- Заметила, да? - медленно вытянув левую ладонь, он посмотрел на неё так, будто бы видел впервые. - То самое ранение. Пальцы меня иногда проводят: то пуговицу не могу расстегнуть, то сжать кулак.
- Это пройдёт?
- Если делать упражнения, - Джим вновь перевёл взгляд на Дейзи и вдруг спросил: - Ну и как тебе салат с морепродуктами?
Тут-то и случился взрыв. Резкий и сухой смех Дейзи вспорол тишину. Птица, копошившаяся в траве неподалёку, от испуга взлетела на фонарь. Если Джим и удивился её бурной реакции, то виду не подал - рассмеялся следом. А Дейзи почти сразу же стало стыдно. Ей показалось, что в доме всё стихло.
Она захлопнула рот и вжала голову в плечи, словно ожидая кары небесной. Непривычно было исторгать из себя громкие звуки. Особенно хохот.
- Помню, как Марго разогрела креветочный суп, тот, что продаётся в банках, - вновь заговорил Джим. - Мы специально выловили оттуда все креветки. Я был уверен, что ты ничего не заподозришь, на вкус он был как томатный. Стив сразу сказал, что это плохо закончится, но мы...
- Хватит, - Дейзи резко поднялась с места. Её руки повисли вдоль туловища. Никогда не знаешь, что делать с руками, когда на тебя смотрят. - Не нужно устраивать дурацкий вечер воспоминаний. Терпеть этого не могу.
Джим ничего не сказал в ответ. Он не выглядел растерянным или задетым, но Дейзи всё равно почти сразу же сделалось стыдно. Ну вот на что ей сдалась эта совесть? Только скажешь какую-нибудь гадость - и на душе делается так легко и радостно, и тут же - бац! - как будто кто-то повесил гири на плечи.