Дейзи сплюнула зубную пасту в раковину. Её десны как всегда кровоточили, ведь она по давней детской привычке давила на них щёткой изо всех сил. Сфокусировав взгляд на своём отражении, она приподняла брови, чтобы избавиться от раздражающей морщинки посередине лба и придать своему лицу менее жалкий вид.
Да, выглядела она неважнецки, тут одними бровями делу не поможешь. Даже если она завьёт свои длинные и прямые, как у коровы, ресницы, замажет круги под глазами и накрасит губы, даже если она уложит свои волосы, - кто-нибудь всё равно спросит, хорошо ли она себя чувствует. И дело тут не в депрессии, а в том, что она постоянно ела на ночь, а утром едва могла распахнуть глаза из-за отёков. Дейзи не просто ела - объедалась до такого премерзкого состояния, что после ещё долго не могла подняться со стула, а потом не спала почти до середины ночи. Иногда она выпивала таблетку препарата, способствующего пищеварению, или выходила на вечернюю прогулку по своему району, но чаще всего Дейзи просто валилась на кровать, не в силах заставить себя расстелить постель. Изредка - весьма нечасто - её выворачивало наизнанку, и после, сидя на холодном полу в туалете, привалившись спиной к двери, она клятвенно обещала перестать впихивать в себя столько еды. Дейзи знала, у неё было пищевое расстройство, и где-то там, внутри, под тоненьким слоем временной решительности жила мягкая и одновременно прочная, как губка, уверенность в том, что однажды всё наладится само собой, и помощь ей и не нужна вовсе.
Как любой заблуждающийся, вставший на путь разрушения, Дейзи говорила себе: у меня ещё есть время. Время, чтобы всё исправить. Время, чтобы вернуться в норму.
Еда же по-прежнему оставалась одной из тех радостей, которые никак не зависели от других людей. Даже сейчас, ранним утром, когда её метаболизм ещё не был запущен, Дейзи уже думала о вчерашнем буррито, верно дожидавшемся её в холодильнике. Хотела ли она есть на самом деле или она думала, что хотела? Ей следовало задавать себе этот вопрос чаще.
После завтрака Дейзи достала из стеллажа папку с квитанциями о коммунальных платежах и вытряхнула их все прямо на кухонный стол. Если ей предстояло неприятное дельце, она предпочитала отвлекаться от мыслей о нём, принимаясь за чуть менее неприятные дела, такие как, например, сортировка просроченных счетов. Дейзи исправно платила то за одно, то за другое, но никогда - за всё вместе. Кое-какие платежи приходилось откладывать до лучших времён, а когда эти времена, наконец, наступали, приходили новые счета. Этот круговорот расходов был вечен.
Стив зарабатывал около сорока тысяч в год, плюс двести двадцать пять долларов каждый месяц - в качестве компенсации за участие в боевых вылетах и двести пятьдесят - за то, что он был вынужден находиться вдали от своей семьи. И ещё четыре доллара ежемесячно платили за отсутствие комфорта.
Американская мечта в армии казалась вполне осуществимой.
Два года назад они смогли позволить себе сделать первый взнос по ипотеке и переехать из Бруклина в Ист-Хэмптон, район, выдержанный в традиционном американском стиле: относительно скромные на вид особняки, подстриженные лужайки, тихие и безлюдные улицы. Дейзи ушла из архива и стала работать удалённо, составляя рецепты для гастрономических сайтов и кулинарных журналов. Какая ирония, учитывая то, что последние несколько месяцев она питалась исключительно полуфабрикатами.
Нельзя сказать, что они со Стивом оказались под денежным дождём после того, как он подписал контракт о возобновлении военной службы. Одну удавку сменила другая - теперь они платили за дом, и это напоминало бездонную чёрную пропасть, в которую они попросту выкидывали большую часть наличности. И всё же Дейзи не без облегчения ощущала себя вполне обеспеченной. По крайней мере, ей больше не приходилось штудировать сайты распродаж и покупать колготки, которые рвались прежде, чем она успевала достать их из упаковки.