Джил. Да я сама знаю, что не понравился. Ты же при нем все время был в напряге.
Дон. Я всегда напрягаюсь, когда в комнате много народа. Я должен следить за разговором — не пропустить, когда ко мне обращаются.
Джил. Я знаю, почему он тебе не понравился. Потому что хамил.
Дон (возле левой стойки). Разве он хамил?
Джил. Ляпнул насчет Скарсдейла при твоей матери.
Дон. Это случайно. Откуда он мог знать, что она там живет. Нехорошо, что ты его считаешь хамом.
Джил. Я его не считаю хамом.
Дон. …А кто сейчас сказал, что он хамил? Может я?
Джил. Это он только кажется слишком самоуверенным. (Встает, остается возле кресел).
Дон. Ты лучше скажи, а самой-то тебе он нравится?
Джил (с деланным смехом). Неплохой вопросик!.. Я, кажется, к нему переезжаю! С чего бы я стала переезжать к тому, кто мне не нравится?
Дон. Это как раз мой второй вопрос.
Джил (направляется к чемоданам). Я, пожалуй, пойду.
Дон (быстро подходит к дивану). Если хочешь знать — он мне не понравился.
Джил. Знаю, знаю. Но почему? (Подходит к дивану).
Дон (садится на край дивана). Сама сказала: самоуверенный хам.
Джил. Говорят тебе, совсем он не такой! Думай что хочешь, но вовсе он не самоуверенный.
Дон. Еще, по твоей милости, лицо его ощупывал!
Джил. Я хотела, чтобы ты его себе представил. Думала, он тебе понравится. Лицо-то у него правда хорошее.
Дон. На взгляд — может быть, но только не на ощупь.
Джил. Ну что ж. Я думала вы будете друзьями. (Подходит к чемоданам). Жаль.
Дон. А знаешь, я тебе еще кое-что скажу. Он тебе самой не нравится!
Джил. Черт! Это даже интересно! Ты что, ничего не понимаешь? Я переезжаю к нему! Я только что собрала вот эти два чемодана!
Дон. Да хоть двадцать два! Плевать! Не нравится он тебе!
Джил. По-моему, ты многовато на себя берешь. Или ты решил, если ты слепой, так лучше всех видишь?
Дон. Именно! Это то самое шестое чувство! И оно мне подсказывает, что, ну, нисколечко тебе не нравится этот Ральф Остин! Ну как? Не жутковато?
Джил. Глуповато! Я стою в дверях с двумя чемоданами, а он…
Дон. интересно, а с Ральфом это у тебя как?… Тоже как Рождество? Или как День Независимости?
Джил. Ни то, ни другое. Зато силы у него хватает. С ним это скорее как День Труда!
Дон. Так, значит, он тоже чудо! Тоже такой замечательный!
Джил. Да, в нем много замечательного!
Дон. Может, в нем и харизма тоже есть?
Джил. А как же!
Дон. Тогда надо мне свою поскорее загнать по дешевке!
Джил. Только поторопись, а то ты ее прямо на глазах теряешь!
Дон. Ты его любишь?
Джил. Какой толк отвечать? Что я ни скажу — ты все равно не поверишь!
Дон (встает). Отвечай! Ты его любишь?
Джил. Люблю. По-своему!
Дон. Ты же утром сказала, что не способна никого по-настоящему полюбить!
Джил. Утром! А что, Конгресс принял закон, что к вечеру нельзя передумать?
Дон. Я, конечно, не самый большой мудрец на свете, но даже мне ясно, что когда так уж спешат к любимому человеку, то не остаются ради сэндвичей с пивом.
Джил. А это кто как! Одни умеют сдерживать свои самые сильные чувства, а другие — нет. Мне вот не сдержать своего аппетита!
Дон (делает несколько шагов, натыкается на табуретку). А может, ты это из-за матери?
Джил. Что — из-за матери?
Дон. То, что уходишь. И то, что к ужину не пришла. Ты же не забыла, нет. Может, она тебе тут что-нибудь наговорила?
Джил. Ты и сам не больно к ее словам прислушиваешься. А уж мне-то они вообще до фонаря!
Дон. Так почему ты уходишь? Только больше не вешай мне лапшу на уши про свою любовь к Ральфу!
Джил. Ухожу, потому что так захотелось. Потому что я — человек свободный! Захотела уйти — и ухожу!
Дон (повиснув на лесенке, спиной к Джил). А то я подумал, может, это из-за меня.
Джил. Ты-то здесь причем?
Дон. Ну как же! Ты же до смерти боишься себя связывать.
Джил. Да! Я хочу быть свободной! Я тебе уже про это говорила.
Дон. Говорила, говорила. Ноль обязательств, ноль ответственности. Ноль забот.