Обо всем этом не узнала Жанна Лябурб. Она не дожила до победы.
Но Жанна продолжала жить.
И… «это имя стало известно всему французскому пролетариату и стало лозунгом борьбы, стало тем именем, вокруг которого все французские рабочие… объединились для выступления против международного империализма».
Так говорил о ней Ленин.
Сотни людей, уезжая из Одессы, уносили в памяти образ бесстрашной коммунистки, уносили в сердцах идеи большевизма.
Среди них был вьетнамец Тон Дык Тханг, один из первых поднявший флаг восстания на крейсере «Вальдек Руссо». Двадцать шесть лет каторжной тюрьмы не сломили его. Он вернулся на свою настоящую родину, чтобы сражаться за ее свободу и независимость, он стал одним из выдающихся государственных деятелей, президентом Вьетнамской Демократической Республики, лауреатом Ленинской премии «За укрепление мира между народами», членом Всемирного Совета Мира.
Среди них были тысячи французов.
Многие из них потом, в годы второй мировой войны, когда французское правительство предало Францию, ушли в маки[1], чтобы сражаться с гитлеровцами и ускорить разгром фашистской Германии.
И во всем этом немалая заслуга Жанны Лябурб, о которой через сорок лет после ее гибели газета французских коммунистов «Юманите» писала: «Ее имя стало символом борьбы».
«ВЕРЬТЕ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ»
ЧЕХИ, СЛОВАКИ
Я. Гашек
Весной 1918 года невысокий коренастый человек в потертой шинели и смятой каскетке, какие обычно носили солдаты австро-венгерской армии, вышел на площадь Брянского вокзала, на секунду остановился, улыбнулся чему-то — может быть, весеннему солнцу, может быть, своим мыслям — и, вскинув на плечо повидавший немало на своем веку вещевой мешок, быстро зашагал по улице.
На него никто не обратил внимания, зато он обращал внимание на все: на прохожих и на заколоченные, разбитые витрины — следы недавних боев, на часовых, стоящих у дверей некоторых домов, и на картины футуристов, развешанные прямо на заборах, на столбах. От его зоркого, внимательного взгляда не укрылось, что улицы подметали люди совсем не дворницкого вида — явно бывшие буржуи. Он внимательно вглядывался в лица женщин, стоящих в очереди за хлебом, проводил глазами отряд красноармейцев, прочитал несколько объявлений. На Красной площади он долго стоял, глядя на зубчатую стену и на красный флаг, развевающийся в синем небе над древним Кремлем.
Потом заговорил с каким-то прохожим на чистом русском языке, спросил, как пройти на Арбат, и лишь легкий акцент выдал в нем иностранца.
Он поселился на Арбате у бывшего учителя Романа Федоровича Якла, который теперь держал маленькую чешскую колбасную. В колбасной всегда было много народа. И не только потому, что в это голодное время здесь можно было получить знаменитые чешские шпикачки, но и потому, что здесь постоянно кипели страсти. Здесь бывали чехи, которые безоговорочно приняли революцию, не колеблясь, стали на ее сторону, и чехи, которые приходили в ярость при виде красного полотнища и считали часы до того момента, когда смогут покинуть революционную Россию. Тут были и русские коммунисты, и меньшевики, не устававшие спорить и охаивать новую власть.
Роман Федорович Якл никогда раньше не видел худощавого человека, пришедшего в этот весенний день в его колбасную. Но едва пришедший назвал свою фамилию, как стал одним из самых желанных посетителей колбасной, а хозяин отдал ему лучшую комнату в своей квартире. Человек этот был хорошо известен у себя на родине.
И здесь, в маленькой колбасной, его быстро узнали постоянные посетители. Он любил слушать споры, сам часто спорил, шутил с одними, высмеивал других, заводил знакомства, ссорился.
Новый постоялец Романа Федоровича прекрасно разбирался в людях. Чуть ли не с первого взгляда мог определить характер, склонности, настроение человека. И только одного человека, приходившего иногда в колбасную, не мог он разгадать.
Человек этот носил кожаную куртку и пенсне с толстыми стеклами; в черных волосах, несмотря на то, что ему было не так уж много лет, серебрились седые нити. Человек этот никогда не вступал в споры, ни с кем не заговаривал, хотя то, что происходило вокруг, явно его интересовало. Но в конце концов они познакомились — председатель Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Яков Михайлович Свердлов и приехавший весной 1918 года в Москву бывший военнопленный № 294217.
Из колбасной они вышли вместе. Больше жилец Романа Федоровича не возвращался. На другой день за вещевым мешком пришел красноармеец и сказал хозяину колбасной:
— Товарищ Гашек вступил в Красную Армию.
Никто не знал и теперь уже никогда не узнает, о чем разговаривали председатель ВЦИК и будущий автор всемирно известных «Похождений бравого солдата Швейка». Может быть, Гашек слушал Свердлова, и слова Якова Михайловича подтолкнули его скорее сделать то, к чему он уже подошел вплотную, ради чего приехал в Москву, — отдать себя в распоряжение революции.
А может быть, сам рассказал Свердлову о себе, о своей жизни. О том, как в тринадцать лет остался без отца, а через год вынужден был уйти из четвертого класса гимназии, как служил в аптеке, а потом, после окончания коммерческого училища, работал в банке. Правда, служил в банке недолго: начал печататься, пришла известность, и он стал профессиональным писателем. Но известность не принесла богатства — популярный уже не только у себя на родине, но и за пределами своей страны, писатель не имел квартиры, жил в гостиницах, откуда его постоянно выселяли за неуплату. Впрочем, он мог стать богатым, если бы захотел, если бы писал угодное властям. Но Гашек писал юморески,
фельетоны, сатирические рассказы, в которых высмеивал тех, от кого зависело его благополучие. И благополучия не было. Да его и не могло быть, даже если бы Гашек стал богачом: потому что не может быть счастлив настоящий человек, если родина его несчастна.
А родина Гашека была несчастна.
До первой мировой войны Чехословакии не существовало. Существовала Австро-Венгерская монархия — «лоскутное государство», потому что состояла эта монархия из многих насильно захваченных земель. В Австро-Венгрию тогда входили Чехия и Словакия, Галиция и Герцеговина, Босния и Буковина и другие земли. Плохо жилось чехам, украинцам, словакам под авсг-ро-венгерским владычеством, все громче и настойчивее раздавались голоса, требующие отделения этих земель от Австро-Венгрии. Всей душой ненавидел Гашек тупоголовых чванливых чиновников, презирающих народ, попирающих его достоинство. Но как бороться за свободу своей родины, он тогда не знал. Гашек издевался над ними в своих фельетонах, юморесках. Он издевался над ними в жизни. Особенно когда началась империалистическая война.
Гашек знал русский язык. Изучая его, он, конечно, не думал, что этот язык сыграет такую роль в его жизни. Но он любил и ценил русскую культуру, хотел читать Пушкина и Горького, Гоголя и Чехова в подлинниках. А когда началась империалистическая война, Гашек по-своему использовал знание языка противника.
Однажды в ресторане Гашек с невинным видом обратился по-русски к прусскому офицеру:
— Господин офицер уже изучил русский язык? — спросил Гашек, — ведь русские уже приближаются.
Взбешенный офицер выхватил шашку и бросился на Гашека.