Его оружием была не винтовка — его оружием были слова правды. Он проникал в расположение войск противника под видом бежавшего из плена матроса и с удовольствием рассказывал, что он видел в «русском плену». Он раздавал листовки. Он приносил газеты большевиков, издаваемые на английском языке.
Сотни верст прошел американский моряк Майкл Смит по русским лесам, от деревни к деревне, десятки раз пересекал фронт, чтоб взять новые листовки и газеты и снова вернуться в расположение противника. Сотни солдат слушали его, и слова Смита доходили до их сердец.
Смит считал своим долгом бороться в самых опасных местах до тех пор, пока последний английский и американский солдат не уйдет из России. И он боролся до последних дней.
Погиб Майкл Смит в январе 1920 года, накануне полного освобождения советского Севера.
Джимми Хиггинс и Майкл Смит отдали свои жизни за власть Советов в России. Не вернулся на родину Джон Рид.
Альберт Рис Вильямс вернулся в Соединенные Штаты и рассказал правду о России и о революции, правду о походе американской армии в России.
Он говорил:
«Позовите на суд истории, с одной стороны, большевиков, обвиняемых в красном терроре, а с другой стороны — белогвардейцев и черносотенцев, обвиняемых в белом терроре, и предложите им поднять руки. Я знаю, когда они поднимут руки, мозолистые и загрубелые от работы ладони крестьян и рабочих будут сиять белизной по сравнению с обагренными кровью руками этих привилегированных леди и джентльменов».
ЛЕГЕНДЫ И ФАКТЫ
ЮГОСЛАВЯНЕ
«ИЗ ПЕРВЫХ РУК»
Высокий рыжий конь в белых чулках взлетел на пригорок и, повинуясь легкому движению руки всадника, встал как вкопанный. Всадник огляделся, проследил глазами натянутую на кое-где уцелевших столбах и вбитых в землю кольях линию связи, снова легко тронул коня. Его спутники молча двинулись за ним. Провода привели всадников в деревню, в которой, судя по всему, расположился штаб казачьей дивизии. Штаб найти было нетрудно — провода точно указывали направление, — и скоро всадники остановились перед домом, в котором, очевидно, находился пункт связи дивизии. Полковник, ехавший на своем рыжем жеребце впереди сопровождавших его пятерых всадников, лихо соскочил с седла, небрежно кинул поводья широкоплечему унтер-офицеру и направился в дом. Таким же небрежным жестом отстранил растерявшегося часового, вошел в комнату и представился вскочившему при его появлении дежурному офицеру:
— Я командир седьмого гусарского полка, который прибыл в распоряжение командующего корпусом.
Почтительно вытянувшись перед полковником, дежурный офицер тем не менее внимательно рассматривал его. Сильный акцент, неправильные ударения в некоторых словах свидетельствовали, что полковник явно не русский. Четкие движения, выправка говорили, что он профессиональный военный, а манера держаться доказывала, что полковник к тому же еще и хорошо воспитанный, светский человек.
Офицер был очень доволен своей проницательностью: через несколько минут, взглянув на предъявленные полковником документы, он убедился, что был прав, — перед ним стоял грузинский князь.
— Чем могу служить вашему сиятельству?
Князь небрежно сунул бумаги в полевую сумку и огляделся.
— Господин капитан, мои гусары уже много раз показали себя преданными нашему общему великому делу…
— Так точно! — вставил капитан.
— И они еще послужат… — князь досадливо поморщился и махнул рукой, видя, что капитан снова пытается его перебить, — но для этого мне необходимо получить указания его превосходительства Андрея Григорьевича.
Капитан растерянно пожал плечами.
— Посмотрите в окно! — вдруг вскипел князь, — на дворе — октябрь, дождь, ветер, холод! Мои кавалеристы должны знать, куда прибыть, где расседлать коней. Не в чистом же поле ночевать полку! Немедленно свяжите меня с Воронежем! Я хочу поговорить лично с генералом Шкуро. (Князь чуть не сказал Шкурой, но вовремя спохватился — генерал Шкуро очень не любил, когда ему напоминали о его настоящей фамилии — Шкура.)
Капитан провел князя в аппаратную, и скоро телеграфист соединился с Воронежем. Шкуро в штабе не оказалось, и к аппарату подошел начальник штаба корпуса.
Князь доложил, что седьмой гусарский полк группы генерала Савельева прибыл в распоряжение генерала Шкуро. Некоторое время Воронеж молчал. Наконец поползла телеграфная лента. Но вместо ответа начальник штаба стала задавать князю какие-то, казалось бы, не имеющие отношения к делу вопросы. Капитан недоуменно посмотрел на телеграфную ленту, нс. князь только улыбнулся:
— Начальник штаба — человек осторожный. Моих бумаг он собственными глазами не видел, а вам не очень-то доверяет. Вот и задает проверочные вопросы. — И, повернувшись к телеграфисту, четко продиктовал ответы начальнику штаба корпуса Шкуро.
Воронеж замолчал снова. Прошло несколько томительных минут. Потом спять поползла лента. Начальник штаба давал указания, куда должен следовать гусарский полк.
— А мы собирались на станцию Графскую, — удивленно поднял брови князь, услыхав от телеграфиста, что на Графскую ни в коем случае нельзя двигаться — она скоро будет сдана буденновцам.
Выслушав еще несколько указаний, князь поблагодарил офицера, небрежно козырнул и, четко повернувшись, вышел из дома.
В окно офицер видел, как, не касаясь стремян, вскочил князь в седло, как рыжий конь рванулся с места, унося в октябрьскую ночь лихого всадника.
…Не снимая английской шинели с золотыми погонами, «князь» быстро вошел в комнату, где над картой склонились комкор и начальник штаба Зотов.
— Прибыл?! — обрадовался Буденный, поднимаясь навстречу вошедшему. — Ну, кем ты сегодня был? Литовским бароном или…
— Грузинским князем, командиром седьмого гусарского полка группы генерала Савельева! — четко отрапортовал вошедший, широко улыбаясь. И, сразу став серьезным, доложил о том, что узнал у белых.
— Сведения точные? — спросил Зотов.
— Абсолютно точные! Из первых рук, от самого шкуровского начальника штаба.
Они втроем склонились над картой. Теперь стало ясно: белогвардейцы сдают Графскую и стягивают силы к Воронежу, готовясь к встрече с конным корпусом Буденного.
ПИСЬМО
Пять всадников во главе со штабс-капитаном подъезжали к городу. Благополучно миновав посты — пароль был известен от пленного казака, — они выехали на окраину Воронежа. Ехали молча, внимательно поглядывая вокруг. Задача, поставленная перед пятью разведчиками и их командиром, была предельно ясная и предельно трудная: пробраться в Воронеж и по возможности полнее выяснить, как враг подготовился к обороне. Конечно, расстановку всех орудий и точное количество войск в городе таким образом не узнаешь. Но опытный глаз заметит много такого, что повлияет на исход боя.
Всадники не торопясь двигались по улицам Воронежа. На них никто не обращал внимания — сотни солдат и офицеров сновали по городу, с грохотом проезжали обозы, катились пушки.
Отметив про себя, где встречались пушки без передков (значит, приготовленные к бою), всадники проехали мимо переправы, рассмотрев, как охраняются подступы к ней, и выехали на главную улицу. Задание выполнено, и можно было уезжать, пробираться к своим. Но под кителем на груди штабс-капитана лежал конверт из плотной бумаги. Это не задание, это личная просьба Семена Михайловича передать конверт генералу Шкуро.