— Нет, не знаю.
— А как насчет «вечного двигателя» или «философского камня»?
И вот тогда появилась финка — узкая, злая, длина клинка примерно полторы ладони. Вполне хватит…
Я вскочил, схватил стул.
— Поставь стул, гнида газетная!
— Убирайся отсюда, ты… — в общем, я тоже не остался в долгу.
Он встал.
Я замахнулся.
Вдруг опять задребезжал телефон.
Долго держать стул на весу неудобно, тяжело. Я грохнул его на пол.
— Да. Кто говорит?
— Это я, Орлова, — некоторое время в трубке только учащенное дыхание, наконец: — Как там у тебя? Ничего?
— Все в порядке.
Я дал отбой.
Коц уже уселся.
— Ладно, давай поговорим спокойно.
Я хотел сказать, что не хочу с ним разговаривать, но почему-то сказал:
— Давай!
Он придвинулся поближе к столу, снял фуражку.
— Кто знает, что такое электричество? Никто. Два противоположно заряженных тела притягиваются. До Фарадея это называлось «дальнодействием». Мы назвали «полем» И успокоились. Электромоторы крутятся, провода висят, ну и ладно. Правильно?
Я кивнул.
— Правильно.
— Неправильно! — Коц хлопнул рукой по столу. — Мир никак не может излечиться от механистических взглядов.
Хотим из земного притяжения вырваться, другие планетные системы собираемся посетить — и тоже механическим путем.
Раз из точки А нужно попасть в точку Б, значит — при через пространство напролом? Ну, если от А до Б два километра — это имеет смысл. А если десятки световых лет? Никто же не станет современное судно разрезать надвое с помощью слесарной ножовки. Улавливаешь?
Меня очень тянуло опять кивнуть, мол, «улавливаю». Я сделал над собою усилие.
— Не очень…
Коц посмотрел на меня с каким-то презрительным сожалением, потом взъерошил свои и без того достаточно непричесанные волосы.
— Добро. Надо с начала. Я работал тогда дежурным энергетиком на электростанции. Думал прилипнуть на суше, надоело болтаться по морю. Сижу я однажды на дежурстве, читаю что-то. Вдруг вижу, стрелки дернулись. Приборы «землю» показывают. Утечка где-то на линии. Это может во время дождя быть. Но я получил прогноз — ясная погода. Да и откуда может быть летом, в такую жару, дождь? Ну, стрелки покачались, и опять на место возвратились. А мне чего-то не по себе стало. Растолкал я дежурного шофера: — готовь машину.
И поехали мы по линии, от опоры к опоре. Тишина, горячий воздух дрожит, все время кажется, будто впереди озеро и дальние опоры прямо в воде стоят.
Отъехали уже километров с двадцать, видим — отара овец. Мы бы проехали дальше, — чабан кричать стал, остановились. И он рассказал нам.
Оказывается, подпасок его, молодой парень, пребывая в телячьем восторге — то ли он женился недавно, то ли собирался жениться, — я не очень понял, в общем, этот удалец решил преподнести своей любимой парочку изоляторов, а может, и целую гирлянду.
Изоляторы стеклянные, играют, переливаются на солнце, Ну, он и полез их сбивать.
Удивляешься? Я тоже удивлялся. Неужели он не слыхал никогда, что нельзя этого делать?
Не знаю.
Есть, оказывается, еще и такие на нашем шарике.
Взять хотя бы старика-чабана. Он видел смерть от ножа, от болезней, от старости. А эта история казалось ему фокусом. Был человек, и вдруг не стало человека. Телогрейка упала, папаха тоже, а человека нет. И пепла не видно. — Коц уставился на меня. — Так куда же он делся?
— Куда? — повторил я, и не голове у меня зашевелились волосы. Потом мне удалось засмеяться и выдавить из себя: — Убило током, сгорел!
— Пепла нет, — повторил Коц, продолжая давить меня взглядом. — Допустим, пепла нет. Тогда что?
Я молчал.
— Ладно, — он жестко улыбнулся, — пепел я нашел. Очень мало, но нашел. Дело не в этом. Старик смотрел на нас с надеждой. По-моему, он бы не удивился, если бы я сделал что-то, и из моего кармана вдруг появился его подпасок. Кажется, эта первобытная вера в чудеса и заразила меня тогда. Дай папиросу.
Две-три глубоких затяжки, клубы дыма. Коц доверительно придвинулся, разогнал дым ладонью.
— Почему бы не предположить, подумал я тогда, что под действием ста десяти тысяч вольт произошла переорганизация материи? Ведь, если вдуматься, старый чабан как-то по-своему прав. Человек же не проволока, чтобы просто перегореть. Человек живой. У него уйма энергии. Он бегает, любит, строит. Куда все это делось? По-моему, живая материя тем и отличается от неживой, что она энергетична. А энергия ведь не должна сгореть.
— Идеализм! — пригрозил я.
— Почему идеализм? — Коц поморщился. — Человек-вещество превращается в человека-поле. А материя никуда не исчезла, она просто видоизменилась.