Это мастер художественного чтения. Ее постель рядом.
— Здесь больница особенная. Такую старуху и то дважды на ноги ставили.
А рука продолжает нырять в глубокие Нинины волосы.
Вот так же гладила мать: сверху вниз, будто расчесывала.
Утром звеневшие от солнца стекла разбудили Нину. После завтрака она сунула под мышку томик Паустовского и вышла из корпуса. Конечно, обрушился ливень. Она спряталась под большой елкой, недалеко от стационара. Иглы весело подпрыгивали над головой. Тысячи сочных капель вдребезги разбивались о землю.
Далеко-далеко за стволами деревьев было видно, как в их корпусе вспыхнул свет. Нина ясно представила себе Бога. Ей даже почудилось, будто вовсе не дождь, а он выстукивает дробь своими сильными пальцами.
И вдруг за косой сеткой дождя она увидела их: Креймерa, Диму и паренька в синей блузе. Креймер и Маленький легко шагали через лужи. Низенькому лаборанту, чтобы не промочить ног, приходилось петлять, как зайцу.
Илья Борисович, по-мальчишески подмигнув Диме, подхватил паренька на руки и укрылся под навесом флигеля.
Они возвращались из вивария. У Джеммы образовалась опухоль.
— Малигнизированные клетки появились в угнетенных химическим канцерогеном тканях. Затем в клетках появился активатор, а теперь начался и рост опухоли. Все, как в аптеке… — с удовольствием рассуждал Дима, попутно отряхивая пиджак. — Бедная Джемма погибнет, но, как говорится, здесь смерть идет навстречу жизни. Нашу обезьяну ждет блестящее будущее.
Креймер тронул его за плечо.
— Да, кстати, какой прогноз у вашей знакомой?
— Поразительная ассоциация, — пробормотал Дима. — Не операбельна. Проведут курс изотопами.
Бог кивнул:
— Даже в ранних стадиях пищевод не любит ножа. Лучетерапня — самое приемлемое.
«Все знаешь», — ехидно подумал Дима, а вслух:
— Видимо, она неплохо себя чувствует, если хватает сил обижаться на забывчивость…
Креймер приподнял, словно разорванные на переносице, брови.
— Вы прошли мимо нее и не поздоровались, — пояснил Дима, надевая пиджак.
Дождь перестал отбивать болеро. Выйдя на дорожку, они столкнулись с Ниной.
— Кажется, я вас чем-то обидел? — с некоторой иронией спросил Бог.
Он был уверен, что она смутится, осуждающе взглянет на Диму.
— Ну что вы?.. Надо быть просто неблагодарной, чтобы обижаться на такие пустяки… Да еще на вас…
Илья Борисович растерянно молчал.
— В таких случаях улыбаются и говорят: «ну-ну»… — подсказал Дима.
Все засмеялись.
Они ушли. А Нина продолжала улыбаться. Никак не могла забыть лица Краймера. Точь-в-точь ребенок, когда его шлепнут и он еще не решил, как вести себя дальше: обидеться или сделать вид, будто ничего не произошло. И еще одно, уже просто нелепое чувство: зависть к пареньку, которого подхватил на руки этот… Илья Борисович.
Время в больнице летело быстро. Наверное оттого, что в палате не висят часы, которые надо заводить каждые трое суток. Нина украдкой посмотрелась в зеркальце и осталась собой довольна. Недаром Белинский как-то пошутил, что бетатрон выбьет из нее весь пессимизм. Уже совсем не больно глотать. Надолго ли? А, да бог с ним… Умирают же люди молодыми от других болезней. Просто они не знают заранее, только и разницы.
Тихий стук в окно. «Самая большая язва биофака» навещает ее почти каждый день.
В аллее больных мало. Одни отсыпаются после ночи, другие не могут встать. Ее соседка — мастер художественного слова — кажется, только вчера поняла, что речь идет не о голосе. Рано утром ее выкатили в изолятор.
Как он осунулся — этот Дима. Рядом с ним она выглядит почти цветущей.
— Что Джемма? — спрашивает Нина.
— Лопает бананы.
— Наверное, это очень индивидуально.
— Индивидуальный шимпанзе, — криво улыбается Дима. — Если наша находка мираж, придется все начинать сначала. А у меня со временем туго.
— Торопишься пожинать лавры прижизненной славы?с беззлобной иронией спросила Нина.
— Я не читаю натощак «Комсомольскую правду», но стремление к лаврам и прочей шелухе мне всегда претило. Мне просто хотелось всего-навсего избавить человечество от рака. Меня распирало от щедрости, и я доигрался, как та дурацкая лягушка.
Шутливый тон не обманул Нину. Она чувствовала, что Маленькому с трудом дается каждое слово, и даже чуть отвернулась, чтобы не мешать взглядом.
— Короче говоря, еще в аспирантуре я принес в жертву собственной теории свою печень. Обиднее всего, что теория лопнула, как мыльный пузырь, гораздо раньше, чем я благополучно заработал опухоль…