С этими последними словами, монолог Натальи Игоревны закончился, и она тихонько начала шмыгать носом. Все вокруг поняли, что бессменный начмед собрался рыдать.
— Что на это ответит Алексей Юрьевич, я хотела бы знать? — спросила Анна Владимировна, направляя свой гневный взгляд в толпу, выискивая эту шкоду в мужском обличии. С заднего сиденья восстал толстопузый монстр — патологоанатом и пробасил:
— Анна Владимировна, ну вранье чистой воды. Ну я тысячу раз ей говорил. Ну не ее я шалавой назвал. Ну какая она шалава? У меня язык не повернется так назвать старую деву в сером обличии. Это я Зинку, заразу, лаборантку забулдыжную усмирял в процессе беседы. Ну клянусь, Наталья Игоревна все неправильно поняла. Не ей фраза предназначалась, ну никак не ей. Поверьте.
После подобного монолога, старая дева начмедовского разлива совсем сникла, и уткнулась носом в тряпицу.
— Константин Семенович, есть что добавить? — спросила Анна Владимировна
— Пить надо меньше, голубы мои. От водки одно зло — снова прохрипел секретарь профсоюза.
Председатель подозрительно посмотрела на секретаря, и хмыкнув, начала разбор третьего дела.
— Рассматривается третье, последнее дело сегодняшней этической комиссии.
Ольга Владимировна собирается подать в суд на Снежану Александровну. Просим Ольгу Владимировну объяснить суть жалобы.
Тут толпа всех собравшихся оживилась и встрепенулась. Обвиняемая была ни кем иначе, как любимым секретарем главного врача, и деваха из сочных от природы. Ноги от ушей, губы в алой помаде, челка дыбом. Короче, поговаривали о тайном романе шефа со своей секретаршей. Но кто их разберет. Будуарные тайны всегда туманны.
— Суть моей жалобы состоит в том, что я была изувечена Снежаной. Моя амбулаторная карта с рентгеновским снимком тому подтверждение и доказательство. Она прилюдно меня избила, и сломала мне нос. Я подаю в суд на моральный ущерб за погубленную красоту — на одном вздохе протараторила Ольга.
— Какую красоту? Ты в зеркало на себя когда смотрела, кракозябла? Я тебе в морду влепила, потому что не умеешь ты себя вести в культурном обществе. Тебе по — человечески налили, от щедроты душевной нашего заведующего неврологией, Сашкой Анатольевичем. На дачу к себе после праздника позвал со всеми. И ты зачем — то поперлась туда. А ты что сделала? Ты нажралась, и рванула телесами своими трясти на столе у него в беседке. Стриптиз елки показывать она собралась. И не я тебе нос сломала, а стол, который твою жопу не выдержал, и ты в него посередке и рухнула. А я врезала тебе, когда ты неугомонная совсем рехнулась, и к моему мужику ластится начала. Мало тебе стола, ты ему жизнь решила сломать, наготой своей кошмарной. Иди ты на хер, с судом своим. Скажи спасибо, что не убила. Знать надо дамочка, меру своего опьянения, и до крайности коллектив не доводить — проорала Снежана и на том успокоившись, села на место.
Актовый зал мертвецки молчал. Ржать уже не было сил, поэтому все тихо сидели, ожидая вердикта этической комиссии.
— Константин Семенович, есть что добавить? — в очередной раз спросила председатель комиссии.
— Пить надо меньше, голубы мои. От водки одно зло — опять прохрипел секретарь.
«Вот задрот заднеприводный. Ни хера ничего не соображает. Уволю к черту. Всех уволю». С этими мыслями, Анна Владимировна закончила заседание этической комиссии.
— Этическая комиссия приняла решение в пользу обиженных. Протокол комиссии будет ожидать всех участников событий в отделе кадров с приказами, которые всех Вас могут сильно удивить. С этим прощаюсь, до новых встреч, не дай Бог конечно — сказала Анна Владимировна, и гордо подняв голову, вышла из актового зала.
У себя в кабинете, закрыв дверь на замок, строгая и серьезная председатель профсоюза угорала над этим заседанием так, что начала икать. Надо же, что с народом медицинским делается, когда градусы повышаются. Да и ладно. Зато им будет, что вспомнить.