Повсеместно принятые формы группового общения молодежи ("посиделки", "поседки", "вечерки" и т.д.) допускали, а иной раз и требовали значительной вольности в обращении, так что девушка, чересчур усердно сопротивлявшаяся ухаживанию и шуткам, могла быть исключена из собрания. В некоторых русских и украинских деревнях существовал обычай "подночевывания" или "ночевки", когда парень (иногда даже двое-трое парней) оставался с девушкой до утра. Правда, считалось, что они при этом сохраняли целомудрие.
Этнографические описания этих обычаев противоречивы. Один из корреспондентов этнографического бюро, В. Н. Тенишева, писала в 1890-х годах о Пошехонском уезде Ярославской губернии, что "в старину, говорят, в некоторых глухих местах уезда, как, например, в Подорвановской волости, на деревенских беседах... были "гаски". Молодежь, оставшись одна, гасила лучину и вступала между собою в свальный грех. Ныне только кое-где сохранилось одно только слово "гаски" [0]. Другой наблюдатель, признавая нескромность и грубость деревенских ласк и ухаживаний, вместе с тем подчеркивал, что деревенское общество, особенно старики, строго следили за сохранением девственности: "...общественное мнение одобряло постоянство пар и сохранение определенного предела в степени близости, за который переступали, как правило, лишь после свадьбы" [1].
0 Громыко М. М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. М., 1986. С. 231.
1 Громыко М. М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. С. 232.
В некоторых календарных и свадебных обрядах сохранялись пережитки и элементы оргиастических праздников. Например, на русском Севере в конце XIX - начале XX века еще сохранялись "яровуха" и "скакания", которые Стоглавый собор уже в середине XVI века именовал "бесовскими". "Скакания" происходили в день перед венцом в доме жениха, куда молодежь, исключая невесту, ходила "вина пить", после чего все становились в круг, обхватив друг друга за плечи, и скакали, высоко вскидывая ноги, задирая подолы и распевая песни откровенно эротического содержания. Заканчивалось веселье сном вповалку. "Яровуха" (от языческого божества плодородия - Ярилы) состояла в том, что после вечеринки в доме невесты вся молодежь оставалась здесь спать вповалку, причем допускалась большая свобода отношений, за исключением последней интимной близости [2]. Это - явный пережиток "свального греха", одно из бесчисленных проявлений "язычества в православии".
2 См.: Бернигтам Т. Л. Девушка-невеста и предбрачная обрядность в Поморье в XIX - начале XX в.//Русский народный свадебный обряд. Л., 1978.
Не вполне однозначно было и отношение к девственности. С одной стороны, ее высоко ценят. В русской свадебной обрядности был широко распространен обычай "посада": невеста должна сесть на особое священное место, но не смеет сделать этого, если она уже потеряла целомудрие. Интересно, что такое же требование сохранения девственности предъявлялось и к жениху. Если в первую брачную ночь невеста не оказывалась целомудренной, ей (в некоторых местах - ее родителям или свахе) надевали на шею хомут, который символизировал женские гениталии и одновременно как бы относил согрешившую к миру животных, не знающих культурных запретов [3].
3 См.: Байбурин А. К., Левинтон Г. А. К описанию организации пространства в восточнославянской свадьбе//Русскнй народный свадебный обряд. С. 89 - 105.
С другой стороны, в Поморье, по сведениям конца XIX - начала XX века, на добрачные половые связи молодежи родители и село смотрели сквозь пальцы. Случаи публичного оповещения о "нечестности" молодухи на следующий день после свадьбы были редки. Даже на Поморском и Зимнем берегах - в местах, находившихся под сильным влиянием старообрядчества, довольно часты были добрачные ("сколотные") дети, причем и они в редких случаях являлись препятствием к браку [1].
1 См.: Бернштам Т. А. Девушка-невеста и предбрачная обрядность в Поморье в XIX - начале XX в.//Русский народный свадебный обряд. С. 52.
Разумеется, нарушения не отменяли общей нормы, считались греховными, их старались скрыть от посторонних глаз, а страх разоблачения был весьма действенным регулятивным фактором.
Определенным этапом в развитии отношений полов, достигнутым средневековой культурой, была куртуазная любовь трубадуров как попытка слияния "духовной" и "физической" любви. При всей ее условности и манерности лирика трубадуров возводит любовную страсть в ранг высшего человеческого переживания. Как ни идеален образ "Прекрасной Дамы", рыцарь смотрит на нее преимущественно "телесными очами" [2]. Однако куртуазная поэзия была достоянием очень узкой феодальной элиты и имела мало общего с реальным, бытовым поведением.
2 См.: Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. М., 1971.
Буржуазная культура нового времени разрушила биполярную структуру, одним полюсом которой была аскеза, а другим - карнавал. Гуманисты эпохи Возрождения подвергли сокрушительной критике монашеский аскетизм и мораль воздержания. Гуманистический идеал всесторонне развитой, гармоничной личности не признает антагонизма между духовным "верхом" и телесным "низом". Именно гуманистическая реабилитация плоти обычно рассматривается историками как начало эротизации культуры. Но ренессансный дух свободы и раскованности торжествовал недолго. Те же самые силы, которые подорвали власть аскезы, разрушили и ее антипода - карнавальную культуру средневековья.
Хотя буржуазное общество выступало против феодализма под флагом свободы развития личности, уже в XVI - XVII веках человек начинает трактоваться преимущественно как homo economicus (человек экономический), который реализует себя прежде всего, а то и исключительно, в труде и деловом преуспеянии. Типичное для кальвинизма гипертрофированное чувство времени и потребности в достижении означало также изменение соотношения труда и игры, которой отводится теперь подчиненное место ("делу время, потехе - час"). Между тем сексуальность органически связана с игрой, праздником, смехом, подавление любого из этих начал, как правило, сопровождается подавлением других.
В возрожденческом мироощущении отнюдь не подавлялся смех, тело, игра и чувственность. Наоборот, Возрождение легализовало их, открыв доступ в "высокую" культуру. Но всякая официальная культура, в отличие от карнавала, регламентирована и подчинена каким-то общим принципам. И когда на смену христианскому аскетизму приходит буржуазная мораль самоограничения, телесно-эмоциональная сторона бытия, включая сексуальность, снова подвергается гонениям.
Это хорошо видно на примере отношения к телу. Как уже отмечалось, средневековая культура была в этом отношении амбивалентна: на одном полюсе - бестелесный иконописный "лик", на другом - карнавальное, гротескное тело, в облике которого предпочтение отдается "низу" вплоть до смакования физиологических отправлений.
Эпоха Возрождения выработала новый телесный канон, предполагающий "совершенно готовое, завершенное, строго отграниченное, замкнутое, показанное извне, несмешанное и индивидуально-выразительное тело" [1]. Этот образ резко отличается и от бесплотного иконописного "лика" и от гротескного тела. Новый телесный канон был одним из аспектов исторического процесса индивидуализации человека, однако он содержал в себе определенное противоречие.
1 Бахтин М М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. С. 346.
С одной стороны, тело реабилитировано, его все свободнее изображают в живописи, отдавая должное телесным переживаниям, в том числе эротическим. Некоторые художники Возрождения изображают и вовсе запретные сюжеты ("Леда и лебедь" Рафаэля, гравюры Джулио Романо и т.д.). С другой стороны, тело мыслится как подчиненное рационально-духовной сущности человека, поэтому телесный "низ" и все, что с ним связано, начинает казаться вульгарным. Традиционное изображение тела в деиндивидуализированном, природно-физиологическом ключе вызывает моральное и эстетическое осуждение. Люди начинают стыдиться своего тела.