— Ну да. Только одного не понимаю: если все мы находимся в такой жуткой опасности, то почему это никого не волнует?
— Вот именно, все мы, — повторил Мелфорд и печально вздохнул. — Вспомни, что я говорил тебе про идеологию. Все убеждены в том, что мясо — это безопасный, хороший и полезный продукт, поэтому и продолжают его есть. «Толпа хочет того, что она получает».
— «Но я не понимаю, чего хотят люди», — ответил я, заканчивая цитату.
Мелфорд удивленно взглянул на меня, и на его лице выразилось некое подобие восхищения.
— Ты слушаешь «Джем»? Молодец, сынок: значит, ты не безнадежен.
Мне хотелось огрызнуться, выпалить ему в ответ, что некоторое совпадение наших музыкальных вкусов вовсе не делает нас друзьями или сообщниками, но в то же время в глубине души одобрение Мелфорда мне было приятно. Ведь мне все-таки было семнадцать, и музыка в моей жизни значила очень многое. Я мог составить довольно категоричное суждение о человеке, исходя исключительно из его музыкальных предпочтений. Если вам нравится Элвис Костелло, «Клэш» или «Спешиалз» — мы, скорее всего, поладим. Но если я вдруг услышу, как вы напеваете «Лихого любовника» [Элвис Костелло, «Клэш», «Спешиалз» (Elvis Costello, «The Clash», «The Specials») — исполнители музыки в стилях панк-рок, ска и др. «Лихой любовник» («Easy Lover») — песня Филиппа Бейли и Фила Коллинза], — вряд ли я смогу заставить себя передать вам солонку за ужином.
— Ну ладно, а чем же ты тогда питаешься? Яйцами и сыром? — спросил я.
Он рассмеялся.
— Да нет, что ты. Чувак, я ж вегетарианец. Я не ем никакой животной пищи. Вообще никакой.
— Да ну? Это ни в какие ворота. Тебе что, стыдно эксплуатировать кур?
— Если ты докажешь мне, что куры при этом не страдают, я с радостью стану есть яйца, — ответил Мелфорд. — Но ты об этом ничего не знаешь. Этих куриц запихивают в такие тесные клетки, что им там даже голову не повернуть. Ноги и клювы у них покрыты язвами, и они страшно страдают. Может быть, даже больше, чем коровы и свиньи. Куры испытывают невыносимые мучения — возможно, потому, что они птицы, а о птицах люди заботятся еще меньше, чем о другой скотине. Пойми, в жизни этих животных нет ни одной спокойной минуты, проведенной без боли, без страха и мучений. Это если говорить о курах. Что до мужских представителей этого яйцекладущего племени, то их просто швыряют в мешки, где они выполняют свою непосредственную функцию, а затем скармливают курам. Ну ладно, хочешь, еще расскажу, как содержат коров на молочных фермах?
— Да нет, не особенно. Я хочу, чтобы ты рассказал мне о своей жизни. Что же ты ешь?
— У меня дома отлично оборудованная кухня, и я очень неплохо питаюсь. Но тут есть один нюанс: если ты собираешься стать вегетарианцем, а ты собираешься им стать, то тебе придется подойти к делу творчески, иначе питаться будешь очень однообразно. Зато, глядя в зеркало, ты сможешь с гордостью думать о том, что поступаешь правильно. Кстати, есть и еще одно преимущество: ты сможешь чувствовать себя выше других, и тогда у тебя развяжется язык. Ты станешь звездой всех вечеринок. — И он кивнул мне с авторитетным видом. — Поверь мне, Лемюэл, женщины обожают вегетарианцев. Они будут считать тебя очень глубоким человеком. Когда поступишь в университет и будешь упоминать в разговорах, что это ты можешь есть, а это нет, — поверь мне, женщины сами станут тебя расспрашивать, вызывать на философские беседы и восхищаться тонкостью твоей души.
Мы еще раз проехали мимо фургона, где жили Ублюдок и Карен, и убедились в том, что теперь рядом с ним никого нет — мы не заметили ни копов, ни ограждения. Так что Мелфорд выключил магнитофон и запарковал машину на узкой длинной стоянке возле закрытого магазина, химчистки и еще какого-то сомнительного заведения, именовавшегося ювелирным магазином, но похожего скорее на ломбард. Окна лавочки были забраны металлической решеткой. К телефонной будке, возле которой мы остановились, скотчем было приклеено очередное объявление о пропаже домашнего любимца — на сей раз коричневого шотландского терьера по кличке Несл.
От дома Карен и Ублюдка нас отделяло всего три квартала. Наш путь проходил по темному переулку, на который большинство фургонов выходило тыльной стороной. Температура упала градусов до тридцати, воздух был по-прежнему насыщен влагой, и по всему трейлерному парку разливалась вонь, как из переполненной параши. Но Мелфорда, казалось, ничто не могло смутить. Он легко находил проломы в заборах и участки, где нет собак, которые могли бы нас облаять, из чего я сделал вывод, что он потратил немало времени, продумывая этот маршрут. Так что, возможно, убийство Карен и Ублюдка и в самом деле не было внезапным и бессмысленным актом насилия. К нужному нам трейлеру мы подобрались с тыла, и там тоже не оказалось желтой оградительной ленты. Мелфорд достал из кармана нечто, напоминающее дешевый лучевой пистолет из какого-нибудь научно-фантастического сериала: агрегат этот состоял из рукоятки с торчащими из нее проводами различного калибра.
— Электрическая отмычка, — объяснил Мелфорд. — Очень полезная вещь.
Сосредоточенно сощурившись, он подошел к задней двери фургона, и через секунду раздался щелчок. Засунув отмычку обратно в карман, Мелфорд распахнул дверь.
Затем он достал карманный фонарик, луч которого мгновенно обежал кухню.
— Ха! — сказал Мелфорд. — Забавно. Ты только посмотри.
Я не имел ни малейшего желания снова на них смотреть и вообще был рад, что комната погружена во тьму: это спасало меня от зрелища двух наверняка уже закоченевших тел. Но я все же взглянул в том направлении, куда указывал Мелфорд, просто потому, что мне не хотелось с ним спорить. И тут я буквально оцепенел. В голове у меня мелькнула одна-единственная мысль: странным образом Мелфорд использует слово «забавно».
Ублюдок и Карен по-прежнему лежали на полу: глаза у них были открыты, а закоченевшие тела, залитые кровью, напоминали безжизненные манекены.
Рядом с ними лежало еще одно тело.
ГЛАВА 10
За все, что случилось со мной в те выходные, я, возможно не вполне справедливо, винил своего отчима. Он действительно был виноват — по крайней мере отчасти, — и вот парадокс: причиной того, что все сложилось именно так, а не иначе, стали те два единственных добрых совета, которые дал мне Энди, единственных за все время нашего знакомства. А ведь мне казалось, что советы эти изменили мою жизнь к лучшему.
Зато плохих идей у него была масса. Например, он считал, что новую одежду мне нужно покупать не чаще чем раз в два года. Что ученические водительские права я должен получить не раньше, чем мне стукнет шестнадцать. Что всякий раз после того, как Энди готовит барбекю, я должен вычистить все поддоны и решетки и отложить лучшие куски угля, которые потом можно использовать еще раз. Кстати, эта последняя его затея возмущала меня больше всего, потому что, выходя из гаража, весь в поту и саже, выковыривая из носа черную копоть и отхаркивая серую мокроту, я не мог отделаться от мысли о безысходности своего существования, достойного пера Диккенса.
Первая удачная идея осенила Энди однажды летом. К тому времени минуло уже шесть лет с тех пор, как Энди Роман женился на моей матери, а я медленно, но верно начал толстеть. И мама с полным бесстрастием наблюдала за тем, как сын ее из худенького мальчишки превращается сперва в упитанного, а затем и попросту в жирного подростка. Она ни слова не говорила мне, когда я целыми пакетами утаскивал к себе в комнату печенье «Орео» и целыми коробками запасал пончики. Там, просиживая долгими часами в полном одиночестве, я без конца смотрел комедийные сериалы «Счастливые деньки» и «Доброе времечко», флегматично поглощая добытую провизию. Апатичное состояние, в котором пребывала мама, как я выяснил позже, имело свою причину — лошадиные дозы валиума. Но в те времена я полагал, что она просто любит вздремнуть и что сонливость — естественное свойство ее темперамента. Я не видел ничего странного в том, что некоторые люди любят прикорнуть между завтраком и обедом, а потом и после обеда, и просыпаются как раз когда приходит время готовить ужин.