— Здравствуйте. Меня зовут Лем Алтик, — сообщил я мрачноватой, полукрасивой-полужалкой женщине. — Я приехал в ваш район, чтобы побеседовать с людьми, у которых есть дети. Я занимаюсь анкетированием: меня интересует ваше мнение о районных школах и о качестве образования. У вас случайно нет детей, мэм?
Пока я говорил, она глядела на меня и щурилась, словно оценивая. Щурились и ящерки, медленно приподнимая нижнее веко. Секунду помедлив, женщина ответила:
— Есть. — И взгляд ее устремился мимо меня в сторону синего пикапа, по-прежнему припаркованного у обочины. — Есть у меня дети. Но их нет дома.
— Скажите, пожалуйста, а сколько им лет?
Женщина снова сощурилась, на сей раз более подозрительно. Тогда не прошло еще и двух лет с тех пор, как исчез мальчик по имени Адам Уолш. В последний раз его видели на одном из бульваров в Голливуде, штат Флорида. Его голову обнаружили пару недель спустя миль за двести к северу. С тех пор к детям стали относиться по-другому — как и к чужакам, которые интересуются детьми.
— Одному семь, другому десять. — С этими словами моя собеседница покрепче вцепилась в край двери, так что на пальцах у нее вокруг зазубренных ярко-розовых ногтей появились белые круги. И она не отрываясь смотрела на «форд».
— О, да это же отличный возраст!..
Я, конечно, не специалист. Я никогда особенно не общался с детьми — во всяком случае, с тех пор, как сам перестал быть ребенком, — и мне казалось, что возраст ее детей такой же мерзкий, как и любой другой. Но родителям нравится слышать такие вещи, или, по крайней мере, так мне казалось.
— И если ваш супруг дома, быть может, вы позволите мне отнять у вас пару минут и ответите на несколько вопросов. И я тут же от вас отстану. Вы ведь не откажетесь поделиться со мной вашим мнением о качестве образования?
— Вы что, вместе? — спросила она, щелчком пальцев указав в сторону пикапа.
Я помотал головой:
— Нет, мэм. Я приехал в ваш район, чтобы побеседовать с людьми, у которых есть дети. О районных школах и качестве образования.
— И что ты продаешь?
— Ничего, мэм, — ответил я, изобразив легкое, едва уловимое удивление. Что, я? Чтобы я пытался вам что-то продать? Чушь какая! — Я не торговец. Какой же я торговец, если у меня нет товара? Я просто провожу опрос относительно местной системы образования. Мне важно узнать ваше мнение. Мое начальство будет радо узнать, что думаете об этом вы и ваш муж. Не согласитесь ли поделиться с нами своими соображениями?
Женщина на секунду задумалась: видимо, ей непросто было свыкнуться с мыслью, что кого-то может интересовать ее мнение о чем бы то ни было. Я уже встречал это задумчивое выражение.
— У меня времени нет, — отвечала она.
— Вот именно поэтому вам и следует со мной поговорить, — возразил я, прибегая к приему, именуемому «доказательство от противного». Нужно убедить потенциальную жертву в том, что причина, по которой она не может этого сделать или не может позволить себе это сделать, является на самом деле причиной, по которой она именно может и должна это сделать. Оставалось копнуть поглубже, чтобы найти доказательство своей правоты.
— Видите ли, как показывают исследования, чем больше времени вы тратите на образование, тем больше свободного времени у вас остается потом.
Блеф чистой воды. Но мне показалось, что звучит убедительно. Думаю, моей собеседнице тоже так показалось. Она в последний раз взглянула на «форд» и перевела взгляд на меня.
— Ладно, — сказала она, наконец отодвигая дверь-ширму. Упрямые ящерки не двинулись с места.
Я вошел в фургон. Возможная сделка замаячила на горизонте, и в радостном предвкушении я почти позабыл о своем страхе перед голодранцем. Я занимался этим делом совсем недавно (не то что Бобби, тот уже пять лет), но я отлично знал, что самое трудное — это войти в дом. Я мог целыми днями биться как рыба об лед и не войти ни в одну дверь, но, оказавшись в доме, без сделки я не уходил ни разу. Ни единого разу. Бобби говорил, что это признак настоящего книготорговца. Именно им я и мечтал стать как можно скорее. Настоящим книготорговцем.
Итак, я оказался внутри фургона. Вместе с этой увядающей дамой и ее незримым пока что мужем. И в живых должен был остаться только один.
ГЛАВА 2
Внутри фургона уличная вонь мусора и гниющих отбросов сменилась застарелым запахом сигарет. В моей семье все курили сигареты, вся моя родня, за исключением отчима, который предпочитал сигары или трубку. Я всегда терпеть не мог этот запах, меня бесило, что он впитывается в мою одежду, в мои книги, в мою еду. Когда я был еще маленьким и мне полагалось приносить с собой в школу обед, мои сэндвичи с индейкой неизменно пахли «Лаки страйк» — этими мерзкими сигаретами, которые курила моя мамаша.
От этой женщины тоже пахло сигаретами, а на пальцах у нее красовались желтые никотиновые пятна. Она сказала, что зовут ее Карен. Муж ее выглядел моложе, чем она, но, кажется, старел еще быстрее — я был уверен, что этот воздушный шарик сдуется гораздо раньше. Он был необыкновенно тощ, как и Карен, и вид имел совершенно изношенный. На нем была рубашка без рукавов в стиле Ронни Джеймса Дио, [Ронни Джеймс Дио (р. 1942; наст, имя Рональд Джеймс Падавона) — американский музыкант, вокалист, работающий в стиле хеви-метал. Выступал с группами «Блэк Саббат» («Black Sabbath»), «Рейнбоу» («Rainbow»), «Эльф» («Elf»), а также в собственной группе «Дио»] выставлявшая напоказ костлявые руки, обмотанные пучками тонких, но крепких мускулов. Его прямые рыжеватые волосы доставали до плеч. Он был недурен собой в том же смысле, что и Карен, то есть он выглядел бы куда привлекательней, если бы не имел вид человека, который вот уже несколько суток подряд не ел, не спал и не мылся.
Он появился из кухни, держа бутылку пива «Киллианс» за горлышко так, будто пытался ее удушить.
— Ублюдок. — Произнеся это слово, он перехватил бутылку левой рукой, а правую протянул будто бы для пожатия.
Я не понял, с чего это он вдруг назвал меня ублюдком, и на всякий случай воздержался от ответного жеста.
— Ублюдок, — повторил он. — Это мое имя. Хотя, вообще-то, это кликуха. Не настоящее имя, зато настоящая кликуха.
Я пожал ему руку с той долей скептицизма, которую посчитал уместной.
— Где ты откопала этого перца? — спросил Ублюдок у жены. Чересчур торопливо, чересчур громко, чтобы прозвучать добродушно. Нервно дернув шеей, он отбросил назад свои длинные патлы.
— Он хочет задать нам несколько вопросов по поводу девочек.
Карен прошаркала на кухню, отделенную от гостиной коротенькой стойкой. При этих словах она тоже дернула головой в мою сторону, а может быть, в сторону двери. Эти ребята делали своими головами такие судорожные движения, будто снимались в клипе группы «ДЕВО» [«ДЕВО» («DEVO») — музыкальная группа, стиль которой чаще всего определяют как панк-рок и пост-панк. Наибольшей известности достигла в конце 1970-х — начале 1980-х годов. Группа является одним из пионеров музыкального видео].
Ублюдок пристально на меня посмотрел:
— Насчет девчонок, да? Что-то ты зеленоват для адвоката. Да и для копа тоже.
Я попытался изобразить улыбку, пряча за ней охватившую меня тревогу.
— Да я совсем по другому поводу. Я хотел поговорить про образование…
Ублюдок приобнял меня за плечи:
— Про образование, значит?
— Ну да.
Его рука тут же исчезла с моего плеча, но я почувствовал, что в трейлере становится едва ли не опаснее, чем снаружи. Ходя по чужим домам, я всяких странностей навидался: я видел видеокассеты с «Ликами смерти» [«Лики смерти» («Faces of Death», 1978) — документальный (отчасти псевдодокументальный) фильм Джона Алана Шварца (псевдонимы — Конан Ле Силэр, Алан Блэк), демонстрирующий различные варианты смерти], лежащие вперемежку с мультиками про Микки-Мауса; я видел банку использованных презервативов на журнальном столике; однажды я видел даже коллекцию засушенных человеческих голов, но этот загадочно-интимный жест заставил меня насторожиться. И все же я не ушел, потому что голодранец наверняка продолжал караулить снаружи, так что терять мне было нечего. Так почему бы не остаться там, где есть шанс хоть что-то обрести?