ГЛАВА 13
Дезире сидела на кровати в одних трусиках и топе от купальника, закинув ногу на ногу. На коленях у нее лежал томик в серой обложке — «И-Цзин» — «Книга перемен». Вот уже три недели подряд она вновь и вновь натыкалась на один и тот же символ. Как бы она ни переформулировала свой вопрос, какими бы способами ни искала ответ, она неизменно возвращалась к гексаграмме «цзе» — «разрешение».
Она нарисовала его маркером «Шарпи» на тыльной стороне ладони, чтобы знак постоянно попадался ей на глаза. Чтобы постоянно вдумываться в его смысл. Медитировать на него. Когда же шелушащаяся на солнце кожа, постепенно слезая, уносила его с собой, подобно тому как морские волны смывают следы на песке, Дезире рисовала его снова и снова. На прошлой неделе, проезжая по шоссе, она заметила небольшой татуировочный салон и подумала: а почему бы не сделать татуировку, чтобы символ всегда, неизменно оставался у нее на руке? Но потом отказалась от этой затеи, решив, что было бы странно неизменно носить на себе знак перемен.
Б. Б., увидев у нее на руке этот символ, сказал, что он похож на бессмысленный набор линий. Действительно, для непосвященных все они выглядели именно так, но Дезире-то знала, что в основе этой гексаграммы лежит образ двух рук, крепко сжимающих бычьи рога. Она обозначает изменение, происходящее, когда человек бросает вызов проблеме и решает ее. Этот символ — знак Дезире. И перед ней стоит проблема, которую необходимо решить, а именно — жизнь рядом с Б. Б.
Дезире стукнуло двадцать четыре, и она уже три года работала на Б. Б. — готовила ему еду, водила его машину, планировала расписание, резервировала столики в ресторанах. Она покупала ему еду и оплачивала счета, открывала дверь, если кто-то приходил, и готовила коктейли. Она была ему нужна — и прекрасно это понимала, и ей это нравилось. Более того, она была ему благодарна. Ведь она была совершенно раздавлена и потеряна — и вдруг он взял ее к себе. Конечно, у него были на то свои причины: он хотел таким образом избавиться от терзавших его демонов, — и все-таки.
В те первые дни, недели, даже месяцы она едва смыкала глаза и спала очень чутко, внимательно наблюдая за дверной ручкой в ожидании того момента, когда Б. Б. под покровом темноты, крадучись, войдет в комнату и потребует расплаты. В самый первый день она, конечно, понимала, что вряд ли это случится прямо сейчас: от нее исходила такая вонь, что ей самой приходилось дышать через рот, чтобы не сблевать. Но потом, когда она вымылась, слезла с крэнка, прикупила новую одежду — о, это было уже совсем другое дело. Глядя на себя в зеркало, она наблюдала, как к ней постепенно возвращается прежнее лицо: кости обросли плотью, щеки округлились и порозовели, изменилась форма носа — он стал менее тонким и острым, волосы перестали ломаться. Постепенно она вновь стала собой.
Однажды Б. Б. ей сказал, что, как бы ни повернулась жизнь, в какой бы чистоте, в каком бы достатке она ни жила, как бы счастлива ни была — о крэнке ей уже не забыть. Он будет вечно манить ее, мысль о нем станет преследовать ее, как призрак, словно аркан, накинутый на шею, — он никогда не перестанет тянуть.
Но Б. Б. ошибался. Ведь он не знал, что у Дезире уже есть свой призрак, что ее шею уже давно стягивает аркан. Под воздействием крэнка призрак таял, прятался и скрывался, и — Бог свидетель — потому она и подсела на наркоту. А теперь, лежа в чистой постели, в доме Б. Б. в Корал-Гейблс [Корал-Гейблс — город на юго-востоке штата Флорида, на Атлантическом побережье (курорт в заливе Бискейн). Входит в Большой Майами. Город строго спланирован, известен своей архитектурой и считается одним из самых красивых в штате], следя за бесконечным вращением лопастей вентилятора на потолке, прислушиваясь к далекому жужжанию газонокосилок и вою автомобильных сирен, она чувствовала, что возвращается, вновь идет навстречу сестре.
Афродита умерла, когда их разделяли. Девочек отправили на операцию, когда им еще и двух лет не исполнилось. Мать прекрасно знала, что операция сложная и оба ребенка могут погибнуть. Но врач ее все-таки уговорил, пообещав, что университет возьмет на себя все расходы. Ведь это был единственный шанс — и для детей, и для науки.
Им предстояло разделить девочек, сросшихся друг с другом от плеча и до бедра — омфалопагус «в легкой форме», как говорили врачи. Да, девочки срослись, но их соединяли лишь мышечная ткань и сосуды. Что же до внутренних органов — только печень была одна на двоих, и врачи надеялись, что ее удастся разделить так, чтобы обе девочки выжили. Причем хирург четко дал понять: да, возможно, оба ребенка выживут; очень возможно, что один из них погибнет; но вероятность того, что погибнут оба, невелика.
И Афродита погибла. Случилось это прямо во время операции, и врачи сказали, что, возможно, ей даже повезло, а то могла бы еще и промучиться несколько дней. Что же касается Дезире, то здесь прогнозы были самые оптимистические. Конечно, у нее на всю жизнь останется шрам, причем довольно большой, но зато она сможет вести нормальное, полноценное существование.
Но Дезире знала: все зависит от того, что считать нормальным и полноценным. Когда над тобой постоянно издеваются в школьных раздевалках, когда тебе годами приходится мириться с ролью эдакого уродца, когда стесняешься, к примеру, появиться на пляже в купальнике — это что, нормально? Ну конечно, не то чтобы уж совсем ни в какие ворота: ведь на свете живет множество толстых, уродливых, кривоногих и прочих детей, у которых такие же точно проблемы и которые не хотят становиться центром внимания. Но беда была в том, что про Афродиту знали абсолютно все: всем было известно, что Дезире — сиамский близнец. И ребята в школе, едва ее завидев, всегда тут же оттягивали уголки глаз указательными пальцами и начинали мяукать. В конце концов, и это было неизбежно, они узнали откуда-то имя Афродиты и стали при всяком удобном случае спрашивать, как у нее дела — будто она была все еще жива и все еще болталась на боку у Дезире. А в средних и старших классах школы всегда находилась по крайней мере одна пара ребят — а однажды и две нашлось, — которые наряжались на Хэллоуин сиамскими близнецами.
Мать Дезире тоже подливала масла в огонь. Она не уставала повторять, что всегда больше любила Афродиту, — правда, Дезире еще в младших классах начала сомневаться в правдивости этих слов: она подозревала, что мать просто хочет ее обидеть, но легче от этой догадки ей почему-то не становилось. Во время очередной истерики мать частенько сжимала ей голову руками и со слезами вопрошала: «Ну почему, почему выжила ты, а не Афродита?»
Да и сама Афродита все не давала Дезире покоя. Дезире впервые услышала голос сестры, когда ей исполнилось двенадцать. Мать их тогда на целую неделю уехала из города: она отправилась в Ки-Уэст [Ки-Уэст — город на юге штата Флорида; самый южный город США. Расположен на острове Ки-Уэст в архипелаге Флорида-Кис. Круглогодичный курорт. Многие городские дома построены из обломков судов, потерпевших крушение в этом районе. Городок известен своими либеральными традициями и крупной общиной геев] со своим очередным бойфрендом, отношения с которым — вот чудеса! — привели ее в конце концов не куда-нибудь, а в реанимацию.
Дезире понимала, что назвать это «голосом» — чересчур, но Афродита никуда не уходила, она была рядом, как особое ощущение, необъяснимое воздействие или даже поток иррационально воспринимаемой информации. Стоило Дезире познакомиться с новым человеком — она тут же могла сказать, понравился он сестре или нет, именно потому, что она чувствовала, как Афродита либо подталкивает ее к этому человеку, либо, наоборот, отталкивает от него.
Сперва ей даже нравилось присутствие сестры: оно скрашивало ее одиночество и неприкаянность, но потом, годам к пятнадцати, ситуация изменилась. Дезире встретила новых людей, совсем других: им было наплевать на ее шрам, им нравилось тусоваться, слушать музыку, курить травку. Афродите эти ребята не нравились, зато им очень нравилась Дезире. А потом вдруг оказалось, что крэнк помогает заглушить голос Афродиты. Сперва было больно. Нос обжигала такая колючая боль, что Дезире стаканами втягивала в него воду, а потом выдувала фонтаном, как кит. Зато на второй раз боль не была уже такой жгучей. А на третий если и жгло, то она вообще ничего не заметила.