Дезире смотрела прямо перед собой. Б. Б. сидел рядом на пассажирском сиденье и молчал, глядя в сторону. Дезире не знала, спит он или нет, или вообще притворяется. Его любимая кассета Рэнди Ньюмена с альбомом «Маленькие преступники» закончилась уже минуту назад, и теперь из колонок доносилось только глухое шипение радио, а Дезире нужна была музыка или какая-нибудь передача — любой звук, который бы не давал ей уснуть. Усталость и тьма, нависшая над дорогой, смешиваясь с огнями встречных машин, убаюкивали ее, погружая в сонное оцепенение.
— Вы с Чаком хорошо провели время? — спросила она наконец.
Б. Б. в ответ слегка пошевелился.
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего особенного: я просто спросила, хорошо ли вы провели время.
— Ну, мы поужинали очень продуктивно, — ответил Б. Б. — Он очень хороший мальчик. Ясная голова. И готов учиться. Жаль только, что он не готов еще открыться до конца.
Расспрашивать подробнее Дезире не стала.
— Понятно.
Пару минут они ехали молча. Проезжая мимо двух раздавленных енотов, валявшихся на обочине, Дезире поморщилась.
— Знаешь, я не хотел становиться таким.
У Дезире перехватило дыхание. Подспудно она уже давно этого ждала — полной исповеди. Ждала и боялась. Она боялась, что, когда он поверит ей свой позор, расскажет о том, насколько сильна над ним власть его тайных желаний, о том, как он сам в детстве стал жертвой подобного человека, или что там еще он собирался рассказать, — это вызовет в ней сочувствие, и она его пожалеет, и тогда чувство долга и вины уже не позволит ей уйти.
— Понимаешь, я не собирался заниматься этим бизнесом. Это случилось как-то само собой.
У Дезире словно гора рухнула с плеч. Так, значит, он вовсе не собирается рассказывать о своих чувствах к мальчикам! Он говорит о наркоторговле.
— Я не вправе никого судить, Б. Б.
— Я не собирался этим заниматься, — повторил он. — Мне это не нравится. Если бы я мог, я бы просто занимался своей свинофермой. Одна беда: я привык к деньгам. Но это как пятно у меня на душе, понимаешь? Черное пятно. А в последнее время я только и мечтаю, как бы от него избавиться.
— Так отойди от дел, — предложила Дезире. — Просто оставь все это. Тебя ведь никто не держит.
— У меня есть другая мысль, — ответил Б. Б. — Я подумал, что мог бы найти себе преемника и передать все дела ему. Я хочу передать все дела тебе. Ты бы получала часть доходов, а я бы отошел от дел и посвятил себя работе в Благотворительном фонде помощи юношам, зажил бы по-человечески.
— Мне очень лестно, — ответила Дезире. — Просто не верится, что ты настолько мне доверяешь. Но мне нужно подумать.
— Ладно, — ответил он и снова погрузился в молчание.
А Дезире между тем вовсе не собиралась ни о чем думать.
Б. Б. изобрел чудный способ смыть пятно с собственной души — поручить кому-нибудь грязную работу и сидеть себе спокойненько, пожинать плоды. Она едва заметно покачала головой. Она не хотела, чтобы Б. Б. заметил этот жест, который был обращен ко Вселенной. В последнее время серьезные решения давались ей все легче.
ГЛАВА 15
Будильник прозвенел в семь утра. Обычно после тусовки у бассейна народ начинал расползаться по постелям между часом и двумя, и редко кто досиживал до трех. Таким образом, на сон оставалось как минимум четыре часа, и Бобби говорил, что этого более чем достаточно — а уж он-то знал. Он всегда одним из последних покидал общую компанию у бассейна и никогда не выглядел усталым. Мне кажется, я ни разу не видел, как он зевает.
Я уже привык к усталости, как привыкаешь к флюсу: о нем невозможно забыть ни на секунду, но, помня о нем постоянно, ты все-таки не то чтобы все время о нем думаешь. Каждое утро я просыпался в полном изнеможении, словно в чаду, голова у меня слегка кружилась, и ощущения эти в течение дня до конца так и не проходили.
Бобби обычно влетал к нам в комнату минут в двадцать восьмого. Широко распахнув дверь, он выскакивал на середину комнаты, словно персонаж мюзикла, который собирается спеть песню. Он проверял, все ли проснулись, и принимался болтать с тем, кто успевал раньше других принять душ и к этому моменту был уже одет. Еще бы! Нас было пятеро, и всем нам нужно было принять душ и позавтракать до утренней летучки, которая начиналась в девять, так что рассусоливать особенно не приходилось.
В то утро я первым успел в душ, хотя в постель лег последним — если лежбище на полу можно назвать постелью.
Когда я на корточках вполз в комнату, было уже около пяти утра. Я тихо разделся и уснул, пристроившись между телевизором и сортиром, в котором не было даже двери, и запихнув под голову грязную футболку. Никто не позаботился о том, чтобы оставить мне хотя бы подушку.
Я был почти уверен, что уснул, но это была болезненная полудрема, во время которой мне снилось в основном, что я лежу на полу, стараюсь заснуть и не могу. По крайней мере, впервые за много недель я мог с уверенностью сказать, что мне не снилось, как я продаю книги, и отчасти мне даже повезло, потому что трупы Карен и Ублюдка мне тоже не снились.
Едва заслышав будильник, я вскочил с такой резвостью, с какой вскакивает с постели только человек, привыкший к хроническому недосыпанию, и направился в ванную. Приняв душ, натянув свежие брюки цвета хаки, светло-голубую рубашку и повязав узкий галстук цвета полуденного солнца, я вновь почувствовал себя человеком. Я был готов уже забыть обо всем, что произошло в трейлере, о вечере, проведенном в обществе Мелфорда, и о возвращении на место преступления. Я даже был почти готов забыть о том, что стал свидетелем двойного убийства, и о другом убийстве, в котором замешаны полицейский, этот волк в овечьей шкуре, и глава компании, в которой я работаю.
Я сидел на кровати, уставившись на свои мелко трясущиеся руки и концентрируясь на мысли о завтраке, чтобы вызвать в себе аппетит, когда Бобби, как бомба, вдруг приземлился посреди комнаты.
— Кто рано встает, тому Бог подает! — пропел он. — Я так и знал, Лемми, я так и знал! Я уже распределил участки на сегодня и припас для тебя отличное бирюлечное местечко. Но с одним условием: пообещай мне двойной куш. Приступаешь сегодня утром, в одиннадцать. За все про все у тебя останется двенадцать часов. Ну что, обещаешь сорвать двойной куш? Двойной как минимум.
— Постараюсь, — неуверенно ответил я.
— Черт, да он же устал как собака! — подал голос Скотт. Он еще лежал голый в постели, и мы имели удовольствие созерцать его бледный живот и сиськи. — Я даже не знаю, спал ли он сегодня вообще. Почему бы тебе не отдать этот бирюлечный участок кому-нибудь другому, а, Бобби? Тому, кто не сядет в лужу?
Бобби одарил Скотта сияющей улыбкой, будто тот только что похвалил его прическу.
— Нет уж, Лемми заслужил свои бирюльки. Будешь работать, как Лемми, — будешь и получать столько же.
— Как ты себе это представляешь, если ему каждый раз достаются самые лучшие участки?
Бобби только покачал головой:
— Хороший книготорговец нигде своего не упустит. И Лемми ведь тоже не сразу стал сливки снимать. Ты же знаешь: все новички начинают с нуля. Когда только начинаешь работать, тебе никто поблажек не дает.
— А мне и сейчас их не дают, — проворчал Скотт.
— А Лемми всего добился сам. Мечтаешь о бирюльках — докажи, что ты их заслужил.
— Да ему просто повезло, — возразил Скотт. — Он просто богатый жиденок, который мечтает захапать себе побольше деньжат.
— Да брось, Скотти, — примирительно сказал Бобби. — Лемми — отличный парень.
— Да? И что же в нем отличного? Только и умеет, что жопу начальству лизать, — заявил Ронни Нил, который по-прежнему лежал в своей постели, раскинув руки и ноги. — Ты ведь отлично лижешь жопу, да? — спросил он, обращаясь ко мне.