Я развернул меню:
— А как насчет рыбы?
Мелфорд приподнял одну бровь:
— А что с рыбой?
— Рыбу-то ты ешь? Вот, например, каменный окунь в соусе из белых бобов. По-моему, звучит здорово.
— То есть исключаю ли я рыбу из списка живых существ только потому, что она обитает в воде, а не на суше? Ты это хотел спросить?
— Ладно, похоже, я понял, к чему ты клонишь. Но послушай, это же всего-навсего рыба. Не пухленький кролик и не буренка. Рыба. Мы каждый день ловим на крючок миллионы рыб.
— И что же? Теперь жестокость можно считать оправданной? Уж от тебя-то странно слышать такие вещи.
— Что ты хочешь сказать?
— Я хочу сказать, что вчера вечером в мотеле, когда я обнаружил тебя в компании тех двух молодцев, мне показалось, что это не первый случай, когда какие-то тупые сволочи используют тебя в качестве боксерской груши. Такое бывало и раньше, но это ведь вовсе не значит, что теперь в этом нет ничего страшного. Если мы привыкли обращаться с рыбами жестоко, это еще не значит, что это правильно. Если рыбы живут в воде и покрыты чешуей, а не кожей и мехом — это еще не значит, что с ними можно поступать, как нам вздумается.
Я вздохнул:
— Ну ладно.
И когда подошла официантка, я заказал овощное ло-мейн [Ло-мейн — китайское блюдо на основе пшеничной лапши], а Мелфорд — овощи в кляре.
— Я не слишком проголодался, — объяснил он.
— Тогда зачем мы сюда пришли?
Мелфорд пожал плечами:
— Ну, главным образом мне хотелось проверить, зайдет ли сюда женщина, которая за нами следит.
— Какая женщина?
— Та, что ехала за нами в «мерседесе», а теперь сидит за столиком позади тебя. Только не оборачивайся. Вообще-то в этом нет никакого смысла. Похоже, она сама идет сюда.
Действительно, к нашему столику подошла женщина. Она встала между нами и принялась смотреть то на одного, то на другого, словно выбирая, кого положить в корзинку для покупок. Она была довольно высокой, с темно-русыми волосами до плеч и мягкими чертами лица, которое некогда могло бы считаться воплощением женственности, но в современном мире казалось немного детским. Словно для того, чтобы смягчить это впечатление, одевалась она очень вызывающе: на ней были узкие розовые джинсы и почти прозрачная белая блузка, сквозь которую просвечивал черный лифчик.
— Ты что, не даешь ему есть рыбу? — Она взглянула на Мелфорда поверх солнечных очков, строго нахмурив брови. — Чего это ты не даешь ему есть, что он хочет? Разве можно так командовать друзьями?
На несколько секунд воцарилось молчание. В конце концов я решился его нарушить:
— Вовсе он мной не командует.
— Он что, тебя обижает? — Женщина посмотрела на Мелфорда. — Что это за хулиганство!
— Да ничего он меня не обижает! — возразил я, сам не вполне понимая, с чего это вдруг я защищаю Мелфорда перед этой женщиной, кем бы она ни была.
— Иногда людей обижают так, что они сами этого не понимают, — заметила она, а затем вновь обернулась к Мелфорду. — По-моему, человек сам имеет право решать, что ему есть, а что нет.
— Не согласен, — возразил Мелфорд, но голос его звучал приветливо. Когда я говорил «нет», мой ответ звучал враждебно и резко, будто я защищаюсь от нападения, а Мелфорд словно приглашал женщину присоединиться к нашей беседе. — Человек сам решает, стоит ли ему носить одежду, из-под которой видно белье, использовать или нет губную помаду. Мы можем сами решать, пойти ли нам в кино или принять участие в каком-нибудь дурацком соревновании по гольфу. Но если человек совершает некое действие, в результате которого страдают другие живые существа, — это уже вопрос морали.
Женщина взглянула на Мелфорда с хитрецой, но в то же время с уважением.
— А знаешь что? — сказала она. — Похоже, ты куда более любопытный тип, чем мне показалось сначала. Позволите присесть к вам за столик?
— С восторгом, — ответствовал Мелфорд.
Она села, положила очки в нагрудный карман своей прозрачной блузки и вместе со стулом слегка наклонилась вперед к Мелфорду.
— Меня зовут Дезире, — сказала женщина.
Они протянули друг другу руки, и Мелфорд бросил беглый взгляд на несколько линий, нарисованных на тыльной стороне ее ладони. Он аккуратно придержал ее руку таким движением, будто собирался ее поцеловать.
— Цзе? — спросил он.
Дезире кивнула, даже не стараясь скрыть удивление:
— Да, точно.
Мелфорд отпустил ее руку.
— Значит, ты собираешься порвать с прошлым?
Она попыталась сохранить невозмутимый вид:
— Думаю, да.
— Я тоже. — И с этими словами он скрестил руки на груди. — Так, значит, ты подумываешь, не стать ли тебе вегетарианкой?
— Вовсе нет, — возразила она. — Мое привычное меню вполне меня устраивает. А подумываю я о том, какое тебе, собственно, дело.
— Очень даже большое, — ответил Мелфорд. — Когда у нас на глазах совершается зло, мы должны попытаться его предотвратить или исправить. Молчаливо его отрицать, поздравляя себя с тем, что не участвуешь в нем, — недостаточно. Я считаю, что каждый из нас обязан противостоять злу.
По лицу Дезире пробежала темная туча. Сперва я подумал, что она разозлилась, но потом вдруг понял, что это была то ли печаль, то ли смущение или, скорее, сомнение.
— При чем тут вообще мораль? Разве животные созданы не для того, чтобы служить человеку? Так почему бы нам их не использовать?
Мелфорд взял со стола пустую чашку:
— Она ведь тоже существует, чтобы нам служить, не так ли? Ее создали для нашего удобства. А что, если я швырну ее об стену? Ведь мой поступок посчитают в лучшем случае невежливым, а скорее всего еще и агрессивным, антисоциальным и злым, и даже вредительским. Эта чашка существует для моего удобства, но это не значит, что я могу поступать с ней, как мне заблагорассудится.
Женщина пожала плечами:
— Звучит логично.
— Но не настолько логично, чтобы ты сменила свой рацион питания.
— Нет, не настолько.
Мелфорд обратился ко мне:
— Любопытно, не правда ли? Ты убедил собеседника в своей полной правоте, он с тобой согласился, понял, что есть животных нехорошо, но все равно не собирается менять свои привычки.
— Идеология? — спросил я.
— Вот именно.
— Ну ладно, ребята, а что вы вообще собираетесь делать сегодня? — поинтересовалась Дезире.
— Да так, всякие дела — то да се, — ответил Мелфорд.
Она склонилась поближе к нему:
— А если конкретнее?
Он тоже склонился к ней ближе, и на мгновение мне показалось, что они сейчас поцелуются.
— Не могла бы ты объяснить мне, почему я должен ответить конкретнее?
— А потому. Я очень, очень любопытная особа.
— Настолько любопытная, что хотела бы попробовать отказаться от животной пищи?
— Нет, не настолько.
Мелфорд слегка отодвинулся, а затем протянул руку и коснулся черных отметин, которые Дезире начертила на своей ладони.
— Ты можешь пытаться убедить себя, что твои действия — ничто по сравнению с соотношением сил во Вселенной, но ты сама знаешь, что это не так. Сколько можно закрывать глаза на зло, творящееся у тебя под боком, только потому, что так легче и удобнее? Ты способна на большее.
Женщина отдернула руку, но не слишком резко. Казалось, слова Мелфорда вызвали в ней не возмущение, а замешательство или удивление.
— Ты меня не знаешь! Ты понятия не имеешь, кто я такая.
По лицу Мелфорда пробежала тень улыбки.
— Может быть, и так. Но мое шестое чувство мне кое-что подсказывает.
С минуту Дезире молчала. Она вскрыла пакет с одноразовыми палочками для еды и стала постукивать ими друг о друга.
— И что, нравится тебе защищать животных?
Мелфорд покачал головой:
— Разве людям, которые помогают больным и утешают отчаявшихся, это нравится? Разве может, например, человеку нравиться уход за прокаженными в Судане? Сомневаюсь. Нравится — не нравится… Тут дело совсем в другом. Просто это помогает ощутить гармонию с окружающим миром, что гораздо важнее, чем любые приятные ощущения.
Женщина долго кивала, продолжая постукивать палочками друг о друга. Потом вдруг уронила их, будто они внезапно нагрелись, и встала из-за стола.