Благодаря разделению труда, соединение индивидов становится телом с разнообразными органами для целесообразных совместных действий, цель которых есть сохранение общего тела, — оно становится организмом. Этим ещё не сказано, что новый организм, общество, такое же тело, как животное или растение; напротив, общество является организмом особого рода, организмом, который отличается от первых двух несравненно более, нежели животное от растения. Эти последние состоят из клеточек, лишённых самостоятельного движения и сознания; общество, напротив, состоит из индивидов с произвольным движением и сознанием. Но если животный организм, как целое, обладает произвольным движением и сознанием, то у общества, так же, как и у растения, их нет. Но индивиды, образующие общество, могут облечь отдельных своих членов функциями, при помощи которых они подчиняют общественные силы общей воле и вызывают согласованные движения общества.
С другой стороны, между индивидом и обществом связь гораздо более свободная, чем между клеткой и целым организмом у растения и животного. Индивид может уйти из одного общества и примкнуть к другому, как доказывают переселения. Для клетки же это невозможно; отделение от целого означает для неё смерть, исключая отдельные клетки особого рода, как семя и яйца, при явлениях оплодотворения. С другой стороны, общество может также без труда, без какого-либо обмена веществ, без какого-либо изменения форм принимать в свой состав новых индивидов, что совершенно невозможно для животных организмов. Наконец, индивиды, образующие общество, могут, смотря по обстоятельствам, изменять органы и организацию общества, в то время как что-либо подобное совершенно немыслимо в животном организме или в растении.
Итак, если общество и есть организм, то отнюдь не животный, и пытаться объяснять законами животного организма какие-нибудь характерные специально для общества явления, например, политические, не менее нелепо, чем пробовать вывести такие особенности животного организма, как произвольное движение и сознание, из законов жизни растений. Конечно, это не значит, что вообще ничего нет общего между различными видами организмов.
Как и животный, так и общественный организм имеет тем больший успех в борьбе за существование, чем согласованнее его движения, чем прочнее его сплочённость, чем больше гармония его частей. Но общество не обладает твёрдым скелетом, на котором держались бы его остальные части; кожей, которая покрывала бы тело; кровообращением, которое питало бы все его части; сердцем, которое регулировало бы его, и мозгом, который объединял бы познание, волю и движения общества. Как его объединённость и гармония, так и его сплочённость, могут происходить лишь из действий и хотения его членов. Но это объединяющее хотение будет тем надёжнее, чем более оно проистекает из какого-нибудь сильного инстинкта.
У животных, общественная сплочённость которых становится деятельным орудием в борьбе за существование, благодаря ей вырабатываются общественные, социальные, инстинкты, вырастающие в некоторых группах и индивидах в такую удивительную силу, что могут даже победить инстинкты самосохранения и размножения, если вступают с ними в конфликт.
Проблеск социальных инстинктов мы видим уже в том интересе, какой совместная общественная жизнь возбуждает в индивиде к его сотоварищам, к обществу которых он привык ещё с детства. С другой стороны, размножение и забота о потомстве должны завязывать более или менее длительные тесные отношения между различными индивидами одного и того же вида. И как эти отношения явились, вероятно, исходными пунктами для образования обществ, так и соответствующие им стремления могли быть исходными пунктами развития социальных инстинктов.