Крест. Читая свидетельства Нового Завета через увеличительное стекло креста, мы первым делом убеждаемся в том, что смерть Иисуса была воплощением и доказательством верности Бога Израилю. Эту истину наиболее решительно формулирует Павел, но она присутствует и в Евангелиях, даже у Матфея и Иоанна. Распятие Иисуса как осуществление обещаний, данных Богом Израилю, - это неотъемлемая часть вести любого новозаветного автора, а потому эту мысль нужно принять за центральную позицию, с которой можно и нужно критиковать крайние точки зрения, такие, как теория замещения у Матфея и онтологический дуализм Иоанна. Эти периферийные теории, пытающиеся задним числом объяснить неуспех христианской проповеди в среде еврейского народа, внутренне совершенно несовместимы с глубочайшей христологической логикой тех самых произведений, в которые они вкраплены.
Два примера помогут прояснить эту мысль. Если Иисус умирает как Пасхальный Агнец (согласно Евангелию от Иоанна), то результатом Его смерти должен стать новый и окончательный исход Израиля, освобождение от рабства. Даже если кто-то забыл или не счел нужным защитить себя, помазав жертвенной кровью косяки дверей, главная цель этой смерти - спасти Израиль. Или опять же, у Матфея вино Тайной вечери - это «Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф 26:28). И какой трагической иронией звучит рядом с этими словами крик «всего народа»: «Кровь Его на нас и детях наших». Но ведь смерть Иисуса отнюдь не уничтожает прощение Бога и Его любовь к народу Завета, напротив, она их скрепляет.
Невозможно доказать, в какой мере Иоанн и Матфей подразумевали такое истолкование, но это, впрочем, неважно. Я хочу лишь подчеркнуть, что центральный для Нового Завета образ распятого Мессии обретает смысл именно и исключительно как доказательство воли Бога искупить Израиль. Если предпринимается попытка отрицать или умалять эту фундаментальную истину, тексты Нового Завета подвергаются искажению.
Помимо этого фундаментального богословского вывода можно отметить и некоторые другие следствия, возникающие при истолковании трудных пассажей об иудаизме в свете образа креста. Например, Иисус, рассказывающий притчу о злых виноградарях (Мф 21:33-46), отождествляется с убитым сыном, а не с царем из следующей притчи, который вершит месть - суд и месть предоставлены одному Богу. Даже разочарованный и гневный Иисус Евангелия от Иоанна принимает миссию умереть ради спасения противящегося Ему мира: «Ибо не послал Бог Сына Своего в мир, чтобы судить мир, но чтобы мир спасен был чрез Него» (Ин 3:17)[43]. Негативные высказывания, приписываемые Иисусу в этих Евангелиях, нужно рассматривать в общем контексте повествования, согласно которому Иисус умер за всех, в том числе и за евреев.
Поскольку полемика Матфея и Иоанна против еврейского народа складывается в бессильных и гонимых коммунах, она полна горечи и обиды. Некоторые пассажи похожи на негодующие вопли праведного страдальца в Псалмах плача. Эти тексты надо воспринимать как крик боли, и читать их адекватно может лишь христианская община, находящаяся в столь же униженном, жалком положении. Знание исторического контекста не оправдывает злобные поношения, подобные Ин 8, но, по крайней мере, страхует от применения этого текста победоносной христианской общиной против слабого еврейского меньшинства, как это произошло впоследствии. Вновь оказывается актуальной проблема насилия, которую мы обсуждали выше: крест служит нормой, с которой христиане должны сверять свою реакцию даже - вернее, особенно - в пору гонений. С учетом этой нормы мы можем найти лучшие образцы для страждущей общины в других эпизодах повествования Луки, когда Иисус и Стефан перед лицом смерти молят Бога простить палачей (Лк 23:34, Деян 7:60). Или опять же примеры можно поискать у Павла, который готов быть отлучен от Христа ради спасения еврейского народа (Рим 9:3). Это - еще одна причина придавать большее нормативное значение Луке и Павлу, а не Иоанну и Матфею.
В размышлениях Павла о судьбе Израиля присутствует один существенный фактор, который отчетливо проступает лишь при чтении Рим 11 в свете ключевого образа креста. Нынешнее отвержение Израиля произошло ради язычников. Бог отрезал еврейские ветви затем, чтобы привить языческие. «Бог не пощадил (ouk epheisato) природных ветвей» (Рим 11:21) в том же смысле, в каком «Сына Своего не пощадил (ouk epheisato)» (Рим 8:32). Павел находит явную, хотя и загадочную, параллель между «ожесточением» Израиля и смертью Иисуса: оба эти ужасных события уготованы Богом для спасения мира. Судьба Израиля оказывается подобной судьбе Христа, и для евреев остается надежда на «жизнь из мертвых» (11:15)[44]. Любая христианская община, которая честно всмотрится в сотериологическое уподобление отверженного Израиля и Христа, сделавшегося за нас проклятым (Гал 3:13), вынуждена будет пересмотреть свое отношение к еврейскому народу.
[43]
Включает ли слово «мир» «евреев»? Очевидно, в таком пассаже, как 15:18-16:4а, эти два термина перекрываются, и даже в Евангелии от Иоанна проблема необращенных евреев порождает неразрешенное напряжение. Являются ли они онтологически детьми дьявола или они - Божьи овцы, ради которых полагает свою жизнь Иисус, Пастырь Добрый?