Новое творение. Опасность Иоанновой эсхатологии заключается в том, что она решительно относит спасение к настоящему моменту и обуславливает его реакцией человека на призыв Иисуса. Слово стало плотью - новое творение «уже» имеет место, - а потому не остается упования на будущее. (Дальнейшая критика позиции Иоанна применима лишь с оговорками, поскольку он продолжает чаять воскресения в последний день, ср., например, 5:28-29 и 6:39-40). Иоанн с легкостью приходит к выводу, будто евреи, с первого раза не внявшие Евангелию, никогда не обратятся. Более того, как мы видели, их неверие он связывает с изначальным онтологическим отчуждением от Бога. Последствия избранного им пути очевидны и трагичны: будущее измерение Нового Завета («еще не вполне») съеживается, почти не оставляя надежды неуверовавшему Израилю. Матфей, не столь радикально, но в общем сходным образом, выдвигает теорию, согласно которой Царство было попросту отнято, у Израиля. Матфей сохраняет и даже развивает отнесенную в будущее эсхатологию, одна ко в этом грядущем не остается места для Израиля как такового.
В противовес этим подходам диалектическая эсхатология Павла сохраняет живую надежду на вещи, пока невидимые: на обращение Израиля к вере в Христа. Он продолжает уповать и молиться об эсхатологическом примирении Израиля, и эта надежда дает ему силы жить в напряжениях и разрывах нынешнего века, когда лишь остаток Израиля знаменует будущее спасение всего народа.
Мы предлагаем еще один способ интерпретировать осуждение Израиля у Матфея. Если мысль Матфея о том, что Царство было отнято у Израиля, поместить в более широкий контекст библейской эсхатологии, мы сможем прочесть его высказывания как пророчество о Суде, подобное пророчествам Амоса и Иеремии, провозглашавшим неотменимый суд Божий над Израилем. (Два наиболее близких примера: «Упала, не встанет более дева Израилева! повержена на земле своей, и некому поднять ее» (Ам 5:2) и «Так говорит Господь Саваоф: так сокрушу Я народ сей и город сей, как сокрушен горшечников сосуд, который уже не может быть восстановлен» (Иер 19:11). Но хотя суд Божий неумолим, пророчества о суде никогда не обозначали безусловный конец истории народа или отношений Бога с ним. Всегда на горизонте сияет слово обещания и надежда на восстановление - либо в той же самой книге, как в неожиданном завершении пророчества Амоса, либо еще где-либо в каноне, например в Ис 40:66. Возможно ли прочесть слова Матфея о вине Израиля и отвержении народа Богом внутри этой пророческой традиции, чтобы приговор прозвучал как предварительный, а не окончательный? Или даже понять эти стихи как призыв к покаянию? Мне кажется, это было бы уместной стратегией синтеза, прекрасным примером того, как текст Матфея может быть прочтен сквозь призму образа нового творения. Подобная реконструкция текста не зависит от нашей интерпретации «намерений» Матфея, а вытекает из соотнесения Евангелия от Матфея с более широким каноническим контекстом. Можно выразить ту лее мысль иначе: суждения Матфея об Израиле, взятые сами по себе, соотносятся с текстом Рим 9, так же «самим по себе», однако синтезное прочтение новозаветных свидетельств может превратить Рим 11 в диалектический ответ Матфея, и приговор Израилю будет помещен в более сложную систему координат.
К сожалению, я не вижу возможности применить такую методику к истолкованию Евангелия от Иоанна. Если неверующие евреи в четвертом Евангелии оказались прирожденными детьми дьявола, эсхатологической надежды на искупление для них не остается. Если мы принуждены выбирать между противоречивыми свидетельствами Нового Завета, мы предпочтем рассматривать позицию Иоанна как естественную с точки зрения исторических обстоятельств, но богословски ошибочную. Для Церкви более правильно будет вступить в диалог с иудаизмом, исходя из позиции Павла.