3. Герменевтика: реакция на новозаветное свидетельство об Израиле
Синтез новозаветных свидетельств оказался долгим и сложным, зато герменевтическую сторону данной проблемы можно изложить достаточно сжато.
(А) Герменевтическая апроприация Отношения между Церковью и синагогой обычно не выделяются в качестве особой области новозаветной этики в том числе и потому, что новозаветные авторы не формулируют правила или принципы, которыми следует руководствоваться в этих отношениях. Нет в Новом Завете правил, предписывающих или воспрещающих те или иные виды обращения с евреями. Авторы Нового Завета и не могли рассматривать подобные категории, потому что расхождение между иудаизмом и христианством только начинало оформляться. Однако следует особо подчеркнуть, что здесь должно безоговорочно применяться более общее учение о ненасилии (см. главу 14). Получив заповедь любить врагов и избегать насилия, мы уже не нуждаемся в специальной оговорке: мол, запрет применять насилие распространяется и на обращение с евреями.
Хотя некоторые ключевые тексты Нового Завета призывают проявить терпимость к разногласиям внутри христианской общины, новозаветные авторы не вводят принцип толерантности по отношению к иудаизму (или к любой другой религии или философии). Принципы свободы, автономии, равенства не играют никакой роли при обсуждении этого вопроса. Исходя из других соображений, можно предположить, что подобные принципы должны играть определенную роль в нормативной этике христианства, однако в Новом Завете эта аргументация не используется. Столкнувшись с пастырской проблемой - обращенные из язычников с презрением поглядывали на неуверовавших евреев, - Павел не провозглашает общие принципы, которыми христиане должны руководствоваться в своих мыслях и поступках, а рассказывает весьма конкретную историю отношений Бога с этим конкретным народом и предлагает христианам из язычников моделировать свою позицию в соответствии с этим.
Подойдя к проблеме с такой точки зрения, Павел задает парадигму для дальнейшей христианской мысли (и действий). Посреди аллегории о маслине он напрямую обращается к христианам из язычников, живущим в Риме: «Не гордись, но бойся». Это не общее правило, но конкретное указание римской церкви, все еще преодолевающей социальные и политические последствия изгнания евреев из Рима в 49 году н.э., а затем возвращения евреев после смерти Клавдия. Читая этот текст теперь, спустя девятнадцать с лишним веков, в эпоху, когда мы еще не вполне пережили и осмыслили гораздо более страшное гонение - Холокост, - мы находим в этих указаниях, которые Павел дает римским христианам, образец для собственных размышлений. Эта парадигма не позволяет нам погрязнуть в самодовольстве: мы преклоняемся молча перед тайной избранничества, перед постоянством любви Бога к Израилю и понимаем, что мы еще не видели конец и не знаем, в какой форме проявит себя Божье милосердие к этому народу.
Но это не означает, что христиане должны занять позицию благожелательного равнодушия. Парадигма Павла будет неполной без глубокой скорби апостола о том, что еврейский народ как целое не пришел к вере в праведность Божью, откровенную в Иисусе Христе. В ожидании эсхатологического спасения Израиля Павел пламенно желает своей проповедью «спасти некоторых из них» (Рим 11:14), помочь другим евреям, подобно ему самому, присоединиться к остатку, избранному благодатью исповедовать Иисуса Господом. Эту парадигму подкрепляют эпизоды Деяний, в которых Павел и другие апостолы изо всех сил пытаются убедить еврейскую аудиторию в том, что Иисус и есть Мессия и «что обетование, данное отцам, Бог исполнил нам, детям их, воскресив Иисуса» (Деян 13:32-33а). Лука большое внимание уделяет этим попыткам убедить евреев с помощью экспозиции Писания и следующего за ней диалога (см. напр. Деян 13:42-43, 17:1-4, 28:23-24). Наиболее характерный модус обращения к еврейской аудитории в большинстве сцен Деяний - это призыв принять Благую весть о том, как Бог исполнил обещанное[45].
Текст Матфея отражает иную историческую ситуацию, в которой усилия убедить с помощью аргументации, основанной на Писаниях, сочетаются с пророческим осуждением еврейского народа, отвергшего Иисуса, или вовсе вытесняются этим приговором. Можно прочесть аллегорические притчи Матфея как имплицитный призыв к покаянию, но, в противоположность большинству речей Луки, интонация здесь - скорее угрожающая, нежели поощрительная. Парадигма Матфея гораздо более резко, чем парадигма Послания к Римлянам и Деяний, представляет Церковь и фарисейский иудаизм как две обособленные и находящиеся в противостоянии общины. В драматических диалогах Евангелия от Иоанна в общении с евреями чередуются загадочность (как в разговоре с Никодимом, Ин 3:1-10), призыв (например, 7:37-39) и враждебность пополам с высокомерием (8:31-59). Поскольку Иисус в этих диалогах выступает символом современной евангелисту христианской общины, Церковь конца XX века не может и не должна следовать этому образцу. Мы видим, что Новый Завет предъявляет нам как позитивные, так и негативные парадигмы, с которыми мы будем сверять свою позицию и поведение по отношению к еврейскому народу. Наш выбор одного ряда парадигм предпочтительно перед другим уже был задан, когда на распутье в подглавке о синтезе мы свернули именно в эту сторону.
[45]
Единственное, но важное исключение - пространный монолог Стефана (Деян 7:2-53), в котором евреи обличаются как «жестоковыйные люди с необрезанным сердцем и ушами», а теперь еще и «предатели и убийцы» Праведника, то есть Иисуса.