дусматривать амортизацию своих фондов и вычитать эксплуатационные расходы. Хотя семья играет в обществе не менее важную роль, чем фирма. Фирма производит товары, семья производит людей. Непонятно, почему потребности первой столь хорошо осознаются законодателями, а нужды последней игнорируются. Создается впечатление, что законодатели считают, что только фирма является организацией с определенным назначением и, значит, достойна уважения. С другой стороны, им, видимо, представляется, что получатель дохода после окончания рабочего дня болтается по ярмарочным павильонам, транжиря время на удовлетворение потребностей. При этом не осознается тот факт, что, и он по праву может считаться предпринимателем. Он женится, заводит хозяйство, воспитывает детей и -- об этом надо помнить -- делает все для того, чтобы он сам и его семья максимально преуспели в жизни. И его достижения, состоящие в том, что он и его потомки хорошо исполняют свои производственные роли в обществе, должны быть признаны полезными: это его косвенный вклад в увеличение национального дохода. Но не следует рассматривать эту проблему только под таким углом зрения: его успехи представляют собой гораздо большее, чем вклад в достижение какой-то другой цели, они сами по себе являются целью, это и есть цель "хорошего общества" или большей его части. Непонятно, почему тому, кто разводит собак для собачьих бегов, предоставляется скидка на его издержки, амортизационные отчисления и т.д., а отцу семейства -- не предоставляется. Это выглядит таким образом, будто законодатели испытывают больше симпатии к цели первого, состоящей в том, чтобы продавать собак для участия в бегах, чем второго, который поставляет обществу людей, и, между прочим, в том числе солдат и налогоплательщиков. Кажется непостижимым и почти позорным, что органы власти поддерживают содержателя варьете или дешевого кинотеатра, а не главу большой семьи, имеющей эстетическую и этическую ценность, той семьи, из которой вышли поколения людей, сделавшие Англию тем, что она есть. Отчисления на ремонт и содержание здания не входят в облагаемые налогом доходы кинотеатра. В случае же с домом это не так, и для этого нет других причин, кроме слабости законодательства. Этому не может быть извинения на том основании, что коммерческие предприятия по сравнению с семьями должны быть поставлены в более благоприятные условия, так как никто не стал бы заниматься предпринимательством, если бы коммерческие предприятия находились в таких же сложных условиях, как семьи. Ведь неприбыльные организации находятся даже в более выгодном положении, чем коммерческие. И семья является такой неприбыльной организацией, но, будучи естественным образованием, она лишена тех преимуществ, которыми пользуются искусственно созданные институты. Расходы на потребление как форма национальных инвестиций По общему признанию, невозможно вычленить из семейных счетов ту часть, которая может быть названа чистым доходом семьи. В случае с фирмой эта величина может быть легко получена, так как чистый доход -- это именно то, к чему они стремятся. Но если бы часть того внимания, с которым изучаются потребности предприятий, была бы направлена на исследования нужд семьи, то стало бы ясно, что следует учитывать расходы на содержание дома, развитие талантов и т.д. Сейчас для нас будет достаточно помнить об этом. Можно видеть, что идеал, состоящий в равенстве доходов, не отвечает двум критериям: справедливости и общественной полезности. Представим себе две семьи А и В, одинаковые по размеру, но у первой уровень образовательных и духовных устремлений значительно выше. Тогда окажется, что при предположительно более высоком доходе семьи А в ее распоряжении фактически окажется меньше средств, чем у семьи В. Все доли дохода семьи А немного уменьшаются, так как часть денег направляется на творческие цели. Было бы несправедливо отказываться от этих целей, вызывая чувство крушения надежд, для того, чтобы увеличить возможности бесцельного потребления семьи В. С точки зрения полезности, общие расходы нации на потребление, безусловно, можно считать текущими вложениями в совершенствование ее людей. Все, что увеличивает долю "ярмарочного" потребления в ущерб затратам на созидательные цели, должно считаться нежелательным. Приведенный выше довод -- палка о двух концах: он работает на сторонника перераспределения в той мере, в какой оно сокращает праздные развлечения богатых в пользу здоровья бедных. Конечно, давайте превращать яхты в муниципальные жилые дома. Но он действует и в другом направлении, как только перераспределение вторгается в культурные расходы средних классов ради поддержания индустрии развлечений. Целевые расходы -- привилегия государства Аргументы в пользу производительного потребления настолько убедительны, что по этому поводу все мнения совпадают. Если левые не желают принимать во внимание производительное потребление при рассмотрении личных доходов, то это не от безразличия к конструктивным расходам, а потому, что это считается обязанностью государства. Отец, тратящий огромные суммы на образование своего сына, не вызывает сочувствия, а эти расходы не считаются подлежащими вычету из облагаемого налогом дохода, потому что отцу нет необходимости нести эти расходы. Государство проследит за тем, чтобы мальчик получил образование, если так решат государственные инспекторы. Ни расходы, ни само принятие такого решения не должны находиться в руках частных лиц. И не имеет значения, что личные доходы урезаны настолько, что не в состоянии обеспечить затраты на творческие цели. В этом нет необходимости, а, выражаясь более точно, -- они не предназначены для этого. Пусть получатель дохода не утруждает себя этими заботами, таким образом сохраняя свой чистый доход для расточительства; государственные власти обеспечат достижение таких личных целей, которые найдут достойными. Такое отношение к личным доходам стремится просто превратить их в сумму, состоящую из средств для поддержания физического существования и карманных денег. Таким образом, гражданин лишается своей основной социальной ответственности, которая состоит в его личном вкладе в благополучие зависящих от него людей и его окружения. Его побуждают к тому, чтобы он превратился в своего рода техника по обслуживанию оборудования. Коль скоро он принимает такую установку, выравнивание доходов становится оправданным. И действительно, если все, что превышает стоимость удовлетворения простых физических потребностей, будет растрачено на бегах, почему у одного этот излишек должен быть больше, чем у другого? Поскольку в результате главы семейств должны волей-неволей прекратить поставлять обществу образованных и полезных членов и лишиться возможности способствовать прогрессу общества своими личными усилиями, государство берет на себя полную ответственность за это. Как оно выполняет свои обязанности и какой ценой? Оно не может заботиться обо всем и не в состоянии, например, создать домашний очаг, который сам по себе является воспитующим началом. Оно, тем не менее, тратит массу денег, и при этом разрушает доходы высших и средних классов, не укрепляя благосостояния рабочего класса. Высокая степень налогообложения на всех уровнях Мы уже говорили о том, что радикальный и последовательный эгалитаризм стремится к равному распределению доходов, нисколько при этом не заботясь о последствиях. Если в этих условиях какое-то число общественных достижений останется невостребованным, то, видимо, будет сделан вывод, что им нет места в "обществе равных". Мы отмечали, что сторонники перераспределения не принимают такого простого выхода и поддерживают и даже развивают при помощи общественных фондов услуги, которые "общество равных" не стало бы покупать на свободном рынке по ценам, даже близким к государственным. Сокращение доходов высших и средних классов требует, таким образом, увеличения государственных расходов и налогообложения. Мы отмечали в первой лекции, что те суммы, которые, как казалось на первый взгляд, могут быть получены путем сокращения высоких доходов, и те суммы, которые могут быть реально перераспределены, не имеют между собой ничего общего, так как следует учитывать компенсацию казначейству и инвестиции. Но теперь должно быть сделано еще одно более важное удержание, коль скоро государство предполагает осуществлять за счет общественных фондов те расходы на созидательные цели, которые ранее несли на себе главы семей. Итак, отцу не надо тратить значительную часть своего дохода, чтобы иметь возможность послать сына в Париж учиться живописи: за это может заплатить государство. Не может идти и речи о том, чтобы снизить налог для семьи, чтобы она могла поддерживать в хорошем состоянии дом, имеющий историческую ценность, но вполне может быть назначен хранитель, получающий высокое жалование. В самом деле, если мы не хотим, чтобы все основные ценности были дискредитированы, необходимо, чтобы перераспределяющее государство взяло на себя заботу о них. Но при этой дополнительной нагрузке на поступления от высоких доходов уже не остается средств для поднятия низких доходов. И в действительности, обремененное столь многими задачами, государство придерживается перераспределения только в том, что касается изъятия, но не в щедрости. Кто-то может сказать, что теперь, по крайней мере, те огромные суммы, которые удается отбирать у высших и средних классов, получат лучшее применение, и что исчезнут неоправданные затраты. Так ли это? Маскировка личных затрат Пожалуй, стоит более подробно рассмотреть судьбу некоторых расходов, которые ранее представляли собой личные расходы и с которыми, по-видимому, почти покончило новое распределение: они перешли в разряд деловых и организационных. Были времена, когда бизнесмены не унижались до того, чтобы относить развлечение своих деловых или личных знакомых на счет эксплуатационных расходов, но теперь это стало повсеместной практикой. Автомобиль уже не принадлежит директору -- он принадлежит фирме. Действительно, бизнесменам, да и просто членам корпораций, здорово повезло в этом. Они имеют право относить к разряду деловых все расходы, которые хотя бы в малой степени имеют отношение к работе или могут быть представлены как таковые. Это следствие вышеупомянутых привилегий, которыми пользуются юридические лица. Поэтому люди стремятся стать членами корпорации или поступить туда на работу, ведь при этом они приобретают права, которых лишены как частные лица, что представляет собой явное неравенство. Таким образом, в наши дни существует тенденция к возрождению средневековой ситуации: nul homme sans seigneur (нет человека без сеньора). Здесь уместно вспомнить, что так называемые "темные века" средневековья начались со стремления людей попасть под покровительство феодалов или капитулов, конец же им наступил, когда человек снова ощутил преимущества самостоятельности. Мы живем в такое время, когда все благоприятствует тому, чтобы человек был помещен в загон. Разрушение сферы бесплатных услуг Мы уже отмечали, что господствующие доктрины считают потребление непроизводительным и асоциальным. Мы подробно обсудили производительный характер семейного потребления и видели, что, поскольку налогообложение делает эти производительные расходы трудными для главы семьи, существует тенденция передачи их юридическим лицам или государству. Теперь давайте рассмотрим общественный характер личных или семейных расходов. Современный государственный деятель понимает, что инженеры, химики и другие специалисты должны быть обучены и что им необходимо поддерживать форму для успешной работы, поэтому государство должно взять на себя расходы такого рода. При этом желательно, чтобы предприятие, на котором работают эти люди, включало в свои издержки обеспечение этих полезных граждан соответствующими условиями и удобствами. Но ценность индивидуума для общества не исчерпывается его профессиональным вкладом. Общество было бы достойно сожаления, если бы люди не давали своим современникам ничего, кроме той деятельности, за которую им платят и которая входит в исчисление национального дохода. Это вообще не было бы обществом. Достаточно часто мы наблюдаем пугающие картины: усталые люди в пригородном поезде возвращаются после дневного труда в маленький дом, где они, запершись, будут есть и спать, пока снова не отправятся на завод или в контору. В такие моменты мы ценим то, что осталось от общества: теплое гостеприимство, неторопливый, обстоятельный разговор, дружеское участие, добровольную и безвозмездную помощь. Культура и цивилизация, да и само существование общества, зависят от этой добровольной безвозмездной деятельности. Она требует много времени и ресурсов и стоит дорого. Похоже, что не многие из нас осознают, что она постепенно приходит в упадок. Этот упадок незаметен в наш век цифр и парадоксальным образом отражается в статистике как рост. Это происходит потому, что прежде безвозмездная деятельность превращается в оплачиваемую и, соответственно, учитываемую при исчислении "объема производства". Человек, занимающий неоплачиваемую должность секретаря клуба, не является производителем, но он становится таковым, как только ему начинают платить. Лекции Кобдена по свободной торговле не будут считаться услугами при исчислении национального дохода, а деятельность платного партийного функционера -- будет. Достаточно странно, но получилось так, что социалисты, которым не нравятся рыночные оценки, в своей политике попали в зависимость от интеллектуальных методов, непосредственно ориентированных на оценки рынка. Вследствие этого на бесплатную деятельность по сравнению с профессиональной стали смотреть свысока. Это отношение распространяется очень широко: например, к мужу и жене часто относятся хуже, чем относились бы к ним как к работодателю и домашней хозяйке. В сфере общественной жизни недооценка значения безвозмездной деятельности направлена против самого принципа демократии. Безусловно, очень нежелательно такое разделение общественного труда, при котором общество распадается на класс управляющих и массу пассивных граждан, которые в этом случае и не являются подлинными гражданами. Да и как же иначе, если простым людям совсем не остается средств для того, чтобы заниматься общественной деятельностью, да еще выдерживать конкуренцию со стороны профессионалов? Как мог бы Кобден сегодняшнего дня преуспеть в своем начинании, если бы он столкнулся с враждебно настроенными профессионалами? Вызывает недоумение тот факт, что владельцам частных компаний разрешается считать законными затраты на пропаганду в их собственных интересах, а гражданину не оставляют ни крупицы дохода, чтобы он мог продолжать свою бескорыстную деятельность на общее благо. Сокращение доходов заходит столь далеко, что даже от гостеприимства отбивают охоту. Когда государство принимает положение о том, что потребление является асоциальным, оно действительно становится таковым. Век социализма привел к тому, что человек стал более замкнут в своей частной жизни, стал более ограничен в выборе пути. Коммерциализация ценностей Важной составляющей социализма был этический протест против корыстных мотиваций коммерческого общества, где, как было принято говорить, все делается только ради денег. В таком случае, удивительным результатом социалистической политики является то обстоятельство, что многие услуги, предоставлявшиеся ранее без мысли о вознаграждении, находятся на пути к исчезновению, а часть этих услуг превратилась в профессии, и теперь они выполняются за денежное вознаграждение. Только при очень невнимательном отношении можно думать, что современное общество -- это общество, в котором все больше и больше услуг предоставляется бесплатно. Услуги, которые оплачиваются целиком из налогов, не являются бесплатными. И как они могут быть таковыми, если производители этих бесплатных услуг претендуют на заработную плату, равную или превышающую ту, которая выплачивается за услуги, покупаемые на рынке? Единственные услуги, действительно предоставляемые бесплатно, -- это те, за которые люди не получают платы, а их явно становится все меньше и меньше. Незамеченным следствием такого развития событий является то, что теперь спрос более настоятельно правит обществом, чем раньше. Там, где не остается свободного времени и лишних денег для того, чтобы люди могли оказывать бесплатные услуги, там, где любая деятельность осуществляется, только если за нее платят либо покупатели, либо общество, нет возможности предлагать услуги, не имеющие спроса у большого числа покупателей или властей. Давайте рассмотрим в качестве примера различные исследования положения рабочего класса, проведенные в девятнадцатом веке. В те времена такая работа не могла бы получить вознаграждения ни со стороны коммерческого рынка, ни со стороны правительства. Она проводилась по инициативе и за собственный счет такими людьми, как Виллерме или Чарльз Бут, которые считали необходимым обратить внимание общества на печальное положение вещей. Их инициатива изменила ход истории. Но именно те люди, чьи политические взгляды сформировались под влиянием результатов этих исследований, делают все, чтобы такие поступки отдельных ученых стали невозможны в будущем. И если бы современные общественные структуры могли активно действовать в те времена, то отсутствие частного и общественного спроса на такие исследования, отсутствие прибыли в перспективе и невозможность получить государственные кредиты погубили бы саму идею исследований. Обычно для новых идей не бывает рынка. Они разрабатываются и осуществляются за счет самого новатора или небольшого числа энтузиастов. Обращает на себя внимание тот факт, что Маркс смог написать "Капитал" только благодаря пожертвованиям Энгельса из доходов, не облагавшихся налогом. У Маркса не было необходимости продавать свои труды на рынке, ему не надо было утверждать свой проект в общественном научном фонде образования. Его карьера свидетельствует о пользе излишков доходов. Конечно, сторонники этатизма считают, что при новой системе Марксу была бы оказана всемерная общественная поддержка. Но им так кажется сейчас, потому что его идея уже стара и принята в качестве одной из основных догм нашего времени. Сейчас новатор, столь же смелый, каким был в свое время Маркс, не получил бы поддержки от совета экспертов, который распоряжается общественными фондами. И в этом нет ничего скандального: в обязанности тех, кто управляет этими фондами, не входит субсидирование смелых идей. Такие идеи должны предлагаться теми, кто убежден в их ценности и готов рисковать. Перераспределение власти: от индивидов к государству Теоретический и эмпирический анализ идеала сторонников перераспределения постепенно увел нас от первоначально рассматривавшегося контраста между богатыми и бедными к другому противостоянию -- между индивидами, с одной стороны, и государством и юридическими лицами, с другой. Чистое перераспределение просто переводит доходы от более богатых к более бедным. Это может быть достигнуто за счет реверсивного налога, или субсидирования низкооплачиваемых групп населения из средств, полученных от специального налога на высокие доходы. Но такой метод не получил распространения. Государство взяло на себя роль опекуна низкодоходной группы и раздает в скудных размерах услуги и льготы. Для того чтобы избежать появления "защищенного класса", что является фатальным для идеи политического равенства, возникло стремление распространить эти условия на всех членов общества: удешевить еду и квартирную плату не только для бедных, но и для богатых, оказывать медицинскую помощь богатым на тех же основаниях, что и нуждающимся. Стоимость таких услуг в Англии стремительно возросла и, согласно журналу "Экономист", достигла суммы в 1.800 млн. фунтов в год ("Экономист", 1 апреля 1950 г.) Ее невозможно покрыть за счет налогообложения богатых: урезывание всех доходов свыше 2.000 фунтов приносит только 431 миллион фунтов, а доходов свыше 1.000 фунтов -- 784 миллиона. В действительности, чтобы иметь возможность дать всем, власти должны отбирать у всех. Как показало исследование, проведенное Е.С.А. (Economic Cooperation Administration) в Великобритании, семьи с низкими доходами, взятые в целом, вносят в казну больше, чем получают из нее. Чем больше мы углубляемся в этот вопрос, тем яснее становится, что сутью перераспределения является не столько перераспределение доходов от богатых к бедным, сколько перераспределение власти от индивидов к государству. Перераспределение как мотив для оправдания роста общественных расходов Вообще говоря, общественные финансы довольно скучный предмет, но история общественных финансов первой половины XX века захватывающа: они претерпели революционные изменения и, в свою очередь, явились средством революционизации общества. Из многих новых черт, присущих общественным финансам, наиболее значительны две: во-первых, они были использованы для изменения распределения национального дохода между социальными классами и, во-вторых, доля национального дохода, проходящая через систему общественных финансов, неимоверно выросла. Другое важное нововведение -- использование бюджета для стабилизации экономики в целом -- вытекает из первых двух и тесно с ними связано. Главное, что я хотел бы здесь отметить, -- это то, что открытое признание политики перераспределения привело к огромному росту налогообложения и общественных расходов. Изменение роли государства в перераспределении доходов, конечно, вызвало увеличение объема общественных платежей и рост системы общественных финансов, но этот рост значительно превышает тот, который необходим для выполнения этой функции. Такой рост натолкнулся лишь на слабое сопротивление: я считаю, что поворот сознания в сторону общественных расходов был вызван политикой перераспределения, причем больше всего выгадал от этой политики не малообеспеченный класс в сравнении с высокообеспеченным, а государство в сравнении с гражданином. Давайте вспомним, что в прошлом органам государственной власти с трудом удавалось не только повысить свою долю в национальном доходе, но и (даже в периоды, характеризовавшиеся ростом реальных или номинальных доходов), сохранить причитавшуюся им долю на том же уровне. Все революции, происходившие в Европе между 1640 и 1650 годами: Английская революция, Неаполитанская и неудавшаяся французская Фронда, похоже, были связаны с сопротивлением налогоплательщиков требованиям правительств увеличить их фонды из-за "революции цен". В старые времена позиция налогоплательщиков диктовалась их стремлением сохранить правительственные поборы на прежнем номинальном уровне. Поэтому почти невероятно, что, несмотря на период инфляции, через который мы прошли, в нашем веке правительства находят возможность для получения все возрастающей доли реального дохода нации. Правители, конечно, склонны считать, что чем большую часть личных доходов им удается привнести в казну, тем это лучше для общества в целом. Ведь кто, как не они, являются лучшими радетелями за общественное благо, которое не дано понять индивидам, занятым преследованием своих эгоистических интересов? Налогоплательщики, однако, в течение веков демонстрировали плохое понимание высшей способности своих правителей тратить заработанные гражданами деньги и упрямо отстаивали свое право использовать свои доходы, как они сами считают нужным. В самом деле, отрицательное отношение субъекта к налогообложению было тем обстоятельством, которое превращало его в гражданина, оно создало основы нашей политической системы. Чем первоначально являлся Парламент, как не изобретением для преодоления сопротивления налогоплательщиков? Когда я в наши дни читаю о собрании профсоюзных деятелей, приглашенных министром, призывающим их к подъему производительности, мне кажется, что это должно напоминать первые ассамблеи парламента, где представителям налогоплательщиков рассказывалось о финансовых тяготах государства. Недовольство людей способствовало усилению Парламента. Сплоченность налогоплательщиков была в те времена оплотом личной независимости и краеугольным камнем политической свободы. Удивительно, до какой степени распалась эта сплоченность в последнем поколении. Это явление, политическим последствиям которого еще не было уделено достаточного внимания, тесно связано с политикой перераспределения. Противодействие налогообложению не всегда было всеобщим; при последних Стюартах и последних Бурбонах были небольшие группы пенсионеров, которые выступали за увеличение финансового давления на массы. Именно тогда был выработан один из основных принципов налогообложения: никого не следует избавлять от налогов, и ни одна группа не должна иметь преимуществ. Эти принципы были нарушены в начале нашего века, когда государство начало субсидировать, хотя и умеренно, специальные услуги для определенных групп; одновременно была принята новая система налогообложения -- добавочный подоходный налог, который касался только меньшинства. Это было началом раскола солидарности налогоплательщиков. Когда война потребовала резкого увеличения ставки подоходного налога, это оказалось невыносимо для бедных слоев, стали необходимы льготы и скидки; компенсировано же это было за счет еще большего увеличения добавочного налога. Итак, большая величина налога привела к необходимости разного отношения к разным доходным группам. Когда же с окончанием войны государство сохранило часть своих доходов от налогообложения, оно нашло извинение своей алчности в том, что обеспечило непривилегированные классы определенными налоговыми льготами. Таким образом, большое увеличение государственных поборов и расходов оказалось переносимым для большинства в результате принятия некоторых мер по перераспределению; этот процесс был повторен и усилен во время и после Второй мировой войны. Мы не хотим сказать, что кем-то когда-либо проводилась целенаправленная политика подавления сопротивления налогоплательщиков путем предоставления выгод бедному большинству. Но факт состоит в том, что все шаги по увеличению государственного бюджета сопровождались растущим неравенством в отношении к разным социальным группам: скидки и льготы предоставлялись только малообеспеченным гражданам. Вряд ли необходимо напоминать, что как бы ни было желательно устранение резкого неравенства доходов, его достижение при помощи законодательства, дискриминирующего определенные группы граждан, оказывает развращающее действие на политическую систему. Даже если такое законодательство приводит к лучшему обществу, средства, основанные на поддержке большинства, которое выигрывает, против меньшинства, которое неохотно подчиняется, наносят ущерб политическому духу общества. Понятие гражданина подразумевает, что он не налагает на своих сограждан обязательств, которых не приемлет сам. О таком законодательстве можно сказать, что оно совершенствует тех, кто от него проигрывает, постольку поскольку они ему помогают и его поддерживают, но оно не может не калечить души тех, кто остается в выигрыше. Перераспределение присуще централизации? В нашем исследовании мы постоянно сталкиваемся с централизацией как основным следствием политики перераспределения. Коль скоро государство урезает высокие доходы, оно должно принять на себя принадлежавшие им функции обеспечения сбережений и капиталовложений, а это приводит к централизации капиталовложений. Бывшие обладатели высоких доходов уже не могут финансировать определенные социально значимые виды деятельности, поэтому государство должно взять на себя их субсидирование и контроль. Поскольку личные доходы становятся недостаточными для получения образования и поддержания необходимого уровня жизни тех людей, которые выполняют наиболее сложные и специальные функции, государство должно следить за образованием и содержанием этих людей. Таким образом, следствием перераспределения является расширение роли государства. И наоборот, как мы только что видели, расширение поборов государства делается возможным только в результате мер по перераспределению. Возникает вопрос, какое из этих двух тесно связанных явлений является доминирующим -- перераспределение или централизация. Мы можем спросить себя, не является ли предмет нашего рассмотрения в большей мере политическим, чем социальным явлением. Это политическое явление состоит в уничтожении класса, обладающего "независимыми средствами" и в сосредоточении средств в руках управленцев. Это приводит к переходу власти от индивидов к чиновникам, которые стремятся создать новый правящий класс взамен разрушаемого. И существует слабая, но вполне ощутимая тенденция появления у этого нового класса иммунитета к некоторым налоговым мерам, направленным против уходящего класса. [Таким освобождением от платежей пользуется международная бюрократия.] Это приводит наблюдателя к размышлению о том насколько требование равенства направлено против неравенства как такового и таким образом является фундаментальным требованием, и насколько оно направлено против некоторого числа "неравных" и является поэтому бессознательным движением, направленным на смену "элит". Основной мотив -- зависть? Разрешите в этой связи сделать два взаимосвязанных замечания. Первое состоит в том, что неравенство доходов господствовало в большинстве самых разных обществ во все времена и, по-видимому, переносилось вполне охотно. Второе -- это то, что среди "неравных" редко был кто-то, кроме правителей, или, говоря более обобщенно, людей, чья личная и общественная жизнь была широко известна. Первое замечание рассеивает идею о том, что человеческая натура восстает против неравенства в средствах. Напротив, она принимает его настолько естественно, что, по мнению Парето, неравенство во все времена и повсеместно выражалось одной и той же функцией с очень схожими параметрами. И, хотя последнее было опровергнуто, сам факт, что такая идея могла быть приведена таким большим ученым, свидетельствует, по крайней мере, о том, что само наличие неравенства, и очень резко выраженного, является универсальным. Второе замечание более содержательно. За все время существования коммерческого общества -- с конца средних веков и до наших дней -- роскошь богатого купца вызывала гораздо больше негодования, чем помпезность правителей. Неблагодарная жестокость королей по отношению к финансистам, которые помогали им, всегда вызывала аплодисменты народа. Возможно, это связано с глубоким ощущением того, что человек не должен быть богат сам по себе и для себя. При этом богатство правителей есть что-то вроде самоудовлетворения для народа, который думает о правителе как о "своем" правителе. В этой связи можно привести такой пример: французские коммунисты устроили складчину, чтобы преподнести на пятидесятилетний юбилей своему лидеру Торе автомобиль стоимостью 4.000 фунтов и весьма внушительное количество подарков. Это было невежественно осмеяно как противоречие коммунистической этике, опасались, что роскошный автомобиль повредит репутации коммуниста. Это не так. Поведение последователей Торе -- это естественное поведение людей по отношению к лидерам, которых они не принимают. Люди в основе своей совсем не такие завистливые, какими и обычно считают, и всегда щедро отдавали часть своих скудных средств тем, кого считали лучшими и своими вождями. Как будто некий смутный инстинкт нашего биологического вида предупреждает нас, что мы должны баловать лучших представителей своей группы, чьи потребности выше, чем у средних членов популяции. Видимо, люди испытывают покровительственную любовь к своим избранным. Они знают, что те одновременно и блестящи и очень ранимы, и людей сердит, когда они чувствуют, что их любимцы не пребывают в наилучших условиях. Такое отношение свойственно людям. Это наблюдение опрокидывает обычное представление об аристократии как о людях, которые силой добывают себе большую долю земных благ. Настоящие аристократы никогда не пользовались своим аристократическим положением, потому что они сильны, -- Дарвиновская концепция здесь не применима. Люди поддерживают настоящих аристократов, так как они чувствуют , что блестящие представители человечества в любой сфере нуждаются в специальных условиях, и они всегда с удовольствием предоставляют им эти условия. Если богатые классы в наше время не пользуются преимуществами такого отношения, то это потому, что людям наших дней они не кажутся столь замечательными. Доходы кинозвезды или эстрадного певца вызывают меньше зависти и недоброжелательства, чем доходы нефтяного магната, потому что люди ценят достижения в области развлечений, а не в области бизнеса и потому, что личность первого вызывает симпатию, а личность второго -- нет. В их глазах потребление дохода развлекающим их человеком само по себе является развлечением, в то время как потребление капиталиста таковым не является; им кажется, что то, чем обладает артист, было ему добровольно отдано ими же самими, тогда как доходы капиталиста каким-то образом украдены у них. Буржуа присущи два глубоких убеждения, которые ведут к его гибели. Ему кажется, что своим доходом он не обязан никому и ничему, кроме своих усилий или усилий своей семьи, и он считает, что может наслаждаться этим доходом так, как ему хочется, вдали от посторонних глаз. Такая установка является полной противоположностью той, которая оправдывает исключительные доходы в глазах людей. Они хотят сознавать, что эти исключительные доходы являются их дарами, и они требуют, чтобы те, кого они облагодетельствовали, обеспечивали бы им яркое зрелище. [Еще один момент заслуживает короткого упоминания. Может вызвать удивление тот факт, что различие в благосостоянии вызывает особо острое негодование в рыночном обществе, где фортуна благоволит тому, кто лучше всего почувствовал и наиболее правильно обслужил желания публики. Представители "новых богачей" должны бы были вызывать особое расположение, так как занимаемое ими положение было достигнуто благодаря той оценке ценностей, которую продемонстрировали потребители. Но та иерархия, которая складывается в результате принятия людьми решений в качестве покупателей, кажется им, с точки зрения граждан, совершенно неприемлемой, а превосходство, являющееся продуктом их ежедневного поведения, оскорбительным. Это дает пищу для размышлений, далеко выходящих за рамки нашего рассмотрения.] Мне не хотелось бы подводить итог тому, что было скорее вращением вокруг концепции перераспределения, чем научной дискуссией. Разрешите только подчеркнуть, что как бы мы ни стремились поднять наименее обеспеченные слои общества, логически это никак не связано с требованием выравнивания доходов. Мы видели, что концепция уравнивания доходов лишена какого бы то ни было надежного основания: она неясна по сути, а в своей деструктивной части является скорее преходящим, чем фундаментальным чувством. Метод так называемого перераспределения с помощью перераспределяющего государства, создающий преимущества корпоративным организациям перед индивидами, по нашему мнению, является частью большого эволюционного процесса, который не приведет к равенству и в котором идеал эгалитаризма пущен в ход с самыми честными намерениями, но для целей, отличающихся от первоначальной идеи справедливого распределения.