Жизнь этого человека – жизнь столь отдаленная, человека столь замкнутого и нелюдимого (хотя, вероятно, и не настолько нелюдимого, как принято полагать) – неизбежно исполнена мифов и вымыслов, которые, более того, продолжают фабриковаться и в наш весьма падкий на пеструю дезинформацию век. Позволим себе непростительный ныне грешок: не тиражировать мифы – и просто укажем на то, что может быть установлено с наибольшей (и консенсуальной) точностью[2].
Барух де Спиноза, значительно позже прославившийся под именем Бенедикта (то есть Благословенного), родился 24 ноября 1632 года в Амстердаме. Он принадлежал к еврейской общине этого города и был потомком португальских евреев, вынужденно бежавших из родной страны в те тяжелые времена, когда изгнание «чужеродного элемента» из преимущественно южноевропейских стран вошло в мрачную моду. Голландия, сама совсем недавно освободившаяся от того же самого южно-европейского гнета, смогла предоставить множеству беженцев некоторую, во всяком случае минимальную, полноту гражданских прав, так что жизнь представителей еврейской общины в Амстердаме может быть названа в общем неплохой. Подтверждением этого смелого тезиса служит как раз семейство
Спинозы, преуспевавшее в те времена в торговле. Так, Куно Фишер склонен описывать голландское пребывание еврейской общины в исключительно светлых тонах: «С тех пор как голландцы свергли испанское иго и установили в своей стране религиозные и политические свободы, в Европе не было государства, которое могло бы служить гонимым за веру или мнения лучшим убежищем, чем Голландия. Здесь португальские евреи нашли себе не просто убежище, а новую родину»[3]. Вероятнее всего, однако, предположить, что – наряду с безусловными плюсами – еврейская община в Амстердаме сталкивалась, во всяком случае поначалу, и с немалыми трудностями и ограничениями[4].
Так или иначе, Барух Спиноза получил замечательное воспитание, изначально подводившее его к будущей торговой карьере в продолжение семейной традиции (так, наряду с обязательной теологией он изучает и торговое дело, собственно дело своего отца, Михаэля де Эспинозы). С ранних лет он принимает участие в работе отцовского предприятия и первое время после отцовской смерти продолжает вести дела семьи вместе с мужем своей сестры. Это, впрочем, не важно, потому что подлинные интересы и настоящие увлечения очень скоро уведут его с этого сомнительного, патриархально-автоматического пути.
Уже с ранних лет Спиноза демонстрирует живой ум и поразительную обучаемость. За что бы он ни взялся, всё дается ему с одинаковой легкостью: еврейское богословие, современное естествознание, иностранные языки[5]. С последними связана, по всей вероятности, и ранняя эволюция будущего философа до статуса вольнодумца. Латинский язык Спиноза изучал под руководством локально известного в те времена врача Франциска (или просто Франца) ван ден Энде, человека передовых и свободных – тогда бы сказали, атеистических – взглядов. Подчас отмечается, что этот учитель «повинен» в «обращении» многих доверенных ему молодых людей, и – так это было или иначе – позже ему пришлось поплатиться за свое прогрессивное свободолюбие (он был казнен во Франции по темному делу о заговоре против властей). Судьба самого знаменитого его ученика была не столь мрачной, однако и она оказалась отмеченной печатью изгнанничества и общественного позора.
Когда к влиянию ван ден Энде добавилось раннее увлечение Декартом (возможно, и это не без участия амстердамского врача-вольнодумца), у Спинозы уже не могло оставаться сомнения в том, что путь его пролегает совсем в стороне от стен как торгового предприятия, так и родной синагоги. Правоверных обитателей последней это не могло не насторожить: мало того что всякий отступник – скверная новость, но речь в данном случае шла не о заурядном, а об очень, очень талантливом отступнике…[6] В итоге гнев общины был соразмерен обиде, которую юный Спиноза – пожалуй, без всякого умысла – ей нанес.
Сперва его подозревали в симпатиях к христианству. Потом, как считается, попытались его подкупить. Следом, как об этом рассказывает Пьер Бейль в своем Словаре, где статье о Спинозе отведено немало места[7], его попытались убить. В конечном итоге, когда Спиноза под угрозой расправы покинул родной город, община выступила с официальным его отлучением (акт отлучения датирован 5416 – то есть 1656 – годом, еще точнее – 27 июля, то был четверг; в том же году, таким образом, Спиноза бросает работу на предприятии отца и покидает Амстердам). Отлучение и бегство по всем символическим канонам было отмечено и переменой имени – пускай только косметической переменой: «Что такое были для него раввины по сравнению с Декартом? В нем он нашел учителя, достойного его духа и его чувства природы. Он перестал теперь быть иудеем и заменил имя Баруха равнозначащим именем Бенедикта. Так называет он себя в своих письмах и работах»[8].
2
Из русскоязычных изданий могу посоветовать – что характерно – лишь перевод весьма старой, но от того не менее аккуратной работы классика истории философии Куно Фишера:
5
Куно Фишер замечает следующее: «Он легко усваивал языки и обладал значительными практическими и теоретическими знаниями в области романских и германских наречий; кроме знания португальского и испанского языков, он говорил еще по-французски и по-итальянски, кроме голландского языка он знал и немецкий; к этому присоединялось превосходное знание еврейского языка, для которого он позднее сам хотел составить грамматику на новых началах, и, наконец, латинского». –
6
«А в это время равви Мортейра превозносил его глубокомыслие и его скромность и говорил о нем как о будущем столпе синагоги». – Там же. С. 50.
7