Отсель начинаются годы скитаний, следы которых известны нам не в событиях, но в философских текстах, которым Спиноза и посвящает практически всё свое время: его места жительства – Ринсбург близ Лейдена, Ворбург близ Гааги, затем – и теперь уже до конца – сама Гаага; его драгоценные тексты – «Краткий трактат», «Принципы философии Декарта», «Богословско-политический трактат», конечно же «Этика», работа над которой продолжалась фактически до последних дней его жизни[9].
Скиталец, само собой, не мог прокормить себя философией (оно и звучит, причем до сих пор, как-то комично), но, к счастью, имел ремесло: он очень искусно точил стекла для линз и всевозможных оптических приборов, которые пользовались большим спросом[10] (также известно, что Спиноза был неплохим портретистом, однако едва ли он зарабатывал этим на жизнь). Ремесло позволяло ему выживать и отводить так много времени, как это возможно, на основные философские труды, включая сюда и обширную переписку.
Философ был скромником и аскетом. Показательно, что даже и даровое, гарантированное богатство было ему ни к чему. Известна такая история: Симон де Врис, хороший знакомый философа из Амстердама, в знак своего почтения просил принять от него 2000 флоринов, Спиноза, однако же, отказался; тогда упорный де Врис попытался записать на философа завещание, но последний опять отказался и попросил вписать в завещание не его, но брата самого де Вриса из Шидама; амстердамский самаритянин так и поступил, но с условием, что часть денег из завещания брату всё же достанется Спинозе в качестве пожизненной пенсии, и, хотя пенсия составляла 500 флоринов, Спиноза таки (поняв, что ему от этих денег уже не отделаться) сократил свою пенсию до 300 флоринов; после смерти философа тот же самый брат де Вриса из Шидама всё же добрал тем, что заплатил все долги опочившего. Одним словом, поверим мы в эту историю или нет, всё же нельзя отрицать, что она презабавна и характерна.
Последним местом жительства Спинозы в Гааге была комната у художника Генриха ван дер Спика. Домашним он запомнился чрезвычайно порядочным жильцом и приятным собеседником. Ел Спиноза мало: каша, молочный суп… По воспоминаниям, он был очень сдержан, спокоен, в делах весьма тщателен и бережлив. Иоганн Колерус, автор первого вразумительного жизнеописания Спинозы, непосредственно говоривший с людьми, окружавшими последнего в тот поздний период его жизни, высказывается о быте философа следующим образом: «Насколько правильна была его жизнь, настолько же кротки и спокойны были его беседы; он умел поистине удивительно господствовать над своими страстями. Никто не видал его ни сильно опечаленным, ни особенно веселым. Он умел владеть собой в минуты досады и неприятностей, встречавшихся на его жизненном пути, и не допускал никаких внешних проявлений своих душевных настроений. Если же ему случалось выдать свое огорчение каким-нибудь движением или словом, он тотчас же удалялся, не желая ни в чем нарушать общественной благопристойности»[11]. Там же находим любопытный штрих к весьма своеобразному «атеизму» Спинозы: «Однажды хозяйка его обратилась к нему с вопросом: может ли она, по его мнению, спастись, принадлежа к исповедуемой ею религии? На что он отвечал ей: „Ваша религия хороша, вы не должны ни искать другой, ни сомневаться в своем спасении, если только вы не будете довольствоваться внешней набожностью, но будете в то же время вести кроткую и мирную жизнь“»[12].
Спиноза умер от чахотки, которой страдал уже долгие годы. Воскресным утром 21 февраля 1677 года он спустился к хозяевам на разговор, затем вызвал врача. Хозяева отлучились на проповедь, а когда вернулись, врач сообщил им о смерти философа. С этим врачом, к слову, связана еще одна очень красивая легенда из жизни, пусть уже в самом ее конце, нашего героя: как будто по приезде врач приказал принести петуха и сделать из него бульон для умирающего. Был петух или нет – мы понимаем, что в широком контексте истории философии этот символ кое-что да означает.
Скандалы – эти псевдо со бытия – часто, к несчастью, подменяют собой события подлинные, которые могут скрываться за их пестрым фасадом. Так случилось и со Спинозой: в стороне от поразительных и захватывающих игр его ума, имя его долгое время, а в какой-то мере и до сих пор, связано было со скандалом, в который определенным лицам было угодно превратить его философскую систему, всячески выпячивая ее атеистический характер. В этом смысле весьма примечательно упомянутое уже сочинение Иоганна Колеруса, который – при всей своей явной симпатии к личности Спинозы – то и дело норовит свести весь интеллектуальный масштаб этой личности к маленькому атеистического скандалу который, конечно, всё обставляет массивом карикатурных кривых зеркал.
9
При жизни Спинозы были изданы лишь две его работы: «Основы философии Декарта» 1663 года, подписанные именем философа, и «Богословско-политический трактат» 1670, изданный анонимно и с указанием фиктивного места публикации. Но вскоре после смерти Спинозы, в 1677 году, были изданы его посмертные сочинения («Opera posthuma»), включавшие в себя «Этику», «Политический трактат» (не путать с «Богословско-политическим трактатом»), «Трактат об усовершенствовании ума», собрание писем и грамматику еврейского языка. Значительно позже был опубликован и затерявшийся ранний текст Спинозы под названием «Краткий трактат о Боге, человеке и его блаженстве», иногда также называемый «малой Этикой».
10
«Чтобы быть свободным и не нуждаться в чужой помощи, он должен был зарабатывать себе средства к существованию. Мудрое предписание Талмуда возлагает на еврейских ученых обязанность изучить наряду с их наукой какое-либо ремесло или механическое искусство, чтобы в этой работе отдыхать от умственного напряжения, необходимого для чтения и исследований Писания. Так как дух не может быть всегда деятельным, то именно для талмудистов подобное занятие казалось полезным и благодетельным, чтобы в их жизни не было места праздности, этому источнику дурных привычек. Конечно, в этих целях Спинозе не нужно было исполнять предписание Талмуда. Но ему необходимо было, наряду с философией, которая была его единственным призванием, занятие, которое давало бы ему пропитание, и он сумел соединить его со своими математическими и физическими работами: он изучил в Амстердаме искусство точить оптические стекла, которым, как мы знаем, усердно занимался и Декарт, и, по утверждению Колеруса, стал таким искусным оптиком, что его стекла повсюду искались, и даже оставшиеся после его смерти стекла были проданы по хорошей цене». – Там же. С. 57.
11