Обосновав свою теорию естественного права, Шопенгауэр переходит к вопросу о государстве: "Так как требования справедливости, - пишет он, чисто отрицательное, то исполнение его может быть осуществлено принуждением, ибо правилу "никого не обижай" могут следовать все сообща. Принудительным учреждением для этого служит государство, всеединая цель которого ограждать отдельных лиц друг от друга, а целое - от внешних врагов... Чистое учение о праве или естественное право, лучше сказать - моральное право, хотя всегда своей оборотной стороной так же лежит в основе каждого правомерного законодательства, как чистая математика лежит в основе каждой из своих прикладных отраслей... Положительное законодательство составляет примененное с оборотной стороны чисто этическое учение о праве. Это применение можно осуществлять, сохраняя внимание к специфическим отношениям и условиям известного народа. Но только в том случае, если положительное законодательство в существенном всецело определяется указаниями чистого учения о праве и для каждой из его норм возможно найти основание в чистом учении о праве, - лишь тогда установленное законодательство является собственно положительным правом, а государство правомерным союзом, государством в подлинном смысле слова, морально допустимым, не аморальным учреждением. В противном же случае положительное законодательство является организацией положительной неправды и само представляет собою официально признанную насильственную неправду... Если бы государство вполне достигло своей цели, то результат был бы такой же, как если бы во всех помыслах царила совершенная правда. Но оба явления по своей внутренней сущности и происхождению были бы противоположны. Именно в последнем случае никто не хотел бы совершать неправды, в первом - никто не хотел бы терпеть неправды, и средства к достижению этой цели были бы вполне соответственные. Так одна и та же линия может быть проведена с разных сторон, и хищный зверь в наморднике столь же безвреден, как травоядное животное["].47>>
В учении излагаемого философа о государстве тесно и непосредственно сплетаются между собою две принципиально различные линии мысли, которые сам он, по-видимому, не всегда с надлежащей отчетливостью различает. Обычно смешивают их и многие писавшие о Шопенгауэре исследователи. Однако, думается, провести последовательное разграничение здесь не только должно, но и возможно. В своем дальнейшем изложении я и попытаюсь это сделать, идя по возможности тем же путем, которым шел все время, т.е. путем систематического комбинирования цитат, взятых из подлинного текста самого излагаемого мыслителя.
Государство имеет моральный смысл и моральную ценность - вот первая линия мысли. "Право само по себе бессильно: от природы господствует сила. Привлечь ее к праву так, чтобы с помощью силы господствовало право - такова проблема политики... Задача государственного искусства заключается прежде всего в том, чтобы суметь подчинить физическую силу и отдать ее в распоряжение силе интеллектуальной, превосходству духовному. Если однако же сама эта духовная сила не соединена со справедливостью и добрым намерением, то в результате такого подчинения, в случае его осуществления, получится государство, состоящее из обманщиков и обманутых. Когда же, наоборот, интеллектуальная сила вооружена справедливостью и добрыми намерениями, то получится совершенное государство. Вполне достаточно уже - оговаривается наш автор, - если государственное искусство разрешит свою задачу так, что в общественном строе будет возможно меньше несправедливости; ибо избавиться от нее вполне и бесповоротно - это такая идеальная цель, которой можно достигнуть лишь приблизительно". Государство с его батареей законов есть как бы воплощенное положительное право: цель его та, чтобы никто не терпел несправедливости. Эту цель оно осуществляет принудительно, силой обеспечивая торжество права. И Шопенгауэр подробно обосновывает нравственную дозволительность правового принуждения, приводя ее в связь с основными началами своей этики. "Свое главное применение и несомненно также свой первоисточник, - пишет он, - понятие права, как отрицания неправды, находит себе в тех случаях, где покушению на неправду оказывается сопротивление силой; такое сопротивление не может быть в свою очередь неправдою, а следовательно оно есть право, - хотя совершаемое при этом насилие, взятое само по себе и в отдельности, было бы неправдой и здесь оправдывается только своим мотивом, т.е. обращается в право. Если какой-нибудь индивидуум так далеко идет в утверждении своей собственной воли, что вторгается в сферу присущего моей личности, как таковой, утверждения воли и этим ее отрицает, то мое сопротивление такому вторжению является только отрицанием этого отрицания, - и постольку это с моей стороны ничего более, как утверждение искони присутствующей и проявляющейся в моем теле и уже в одном проявлении этого тела implicite выраженной воли; следовательно, это с моей стороны не неправда, а потому - право. Это значит: я имею тогда право отрицать чужое отрицание всеми силами, какие необходимы для подавления его, что, как легко понять, может дойти до убийства чужого индивидуума, покушение которого, как вторгающееся извне насилие, может быть отражено несколько превосходящим его отпором без всякой несправедливости, т.е. по праву, ибо все, что я со своей стороны делаю, находится, конечно, только в сфере присущего моей личности как такой и уже ею выражаемого утверждения воли (представляющего собою арену состязания), а не вторгается в чужую область; следовательно, мое противодействие есть только отрицание отрицания, т.е. нечто положительное, а не новое отрицание. Я могу, таким образом, не совершая несправедливости, принудить чужую волю, отрицающую мою волю, насколько эта последняя проявляется в моем теле и в пользовании его силами для его поддержания и поскольку она не отрицает чьей-нибудь другой воли, остающейся в таких же рамках, я могу эту чужую отрицающую волю принудить отказаться от этого отрицания, т.е. я имею в данных границах право принуждения["].48>>