Неоднократно с армейскими восстаниями сталкивались византийские (восточноримские) императоры в позднеантичный период. В качестве нижней хронологической границы представленного исследования взят административный раздел Римской империи между Аркадием и Гонорием в 395 г., которые стали править ее восточной и западной половинами соответственно. Верхней границей является 602 г., когда военные при поддержке населения Константинополя свергли императора Маврикия.
Как было отмечено У. Э. Кэги, именно с начала VII в. армия стала регулярно вмешиваться во внутреннюю жизнь государства.[305] Соответственно, в центре нашего внимания находится такой период истории Восточной Римской империи, во время которого армия в силу различных факторов была лишена возможности оказывать значительное влияние на внутреннюю политику византийских императоров. Необходимо рассмотреть, какие факторы обусловили стабильность во взаимоотношениях между правящими особами и восточноримскими вооруженными силами.
В новейшей научной литературе среди важнейших причин, поспособствовавших распаду и гибели Западной Римской империи, называют утрату государством в лице императора монополии на насилие. В V в. отдельные командиры, главным образом лидеры переселившихся германских объединений, отказывались повиноваться власти Равенны. Более того, они получили поддержку провинциальных элит, разочаровавшихся в способности центрального правительства обеспечить им защиту.[306] В позднеантичную эпоху бунты поднимались германскими иммигрантами и в Восточной Римской империи, которая, в свою очередь, сумела справиться с угрозами, исходившими от подобных групп.
Важно оговориться, что для позднеантичной эпохи было характерно значительно более широкое привлечение в императорскую армию чужеземцев в сравнении с периодом Принципата (I–III вв.). В связи с этим актуальной проблемой становится изучение взаимодействия между переселенцами и византийским командованием. По словам О. Зеека, «варваризированная» позднеримская армия стремилась «низвести императора до положения германских королей и взять на себя роль подчиненного ему народного собрания, которое могло судить и свергать его по своему желанию».[307] Сами римляне, как считал немецкий антиковед, не были способны на такие действия, поскольку лучшие из них либо погибли в гражданских войнах, либо пострадали от репрессий, инициированных императорами. Как следствие, все большую роль в политической системе империи стали играть «приспособленцы», передавшие свои «дурные» качества следующим поколениям.[308]
Эта концепция О. Зеека критиковалась как за ее социал-дарвинистскую сущность, так и за различные логические несоответствия.[309] Тем не менее важно отметить, что упомянутый немецкий историк указал на различие политических культур, на несоответствие представлений о власти в barbaricum и империи. Сами античные авторы обвиняли варваров в безрассудстве, считая, что решения германцы принимали исключительно под влиянием эмоций, а их непокорность и воинственность объяснялись воздействием северного климата.[310] Однако германские предводители рассматривали насильственные акты как средство достижения своих целей, которое позволяло навязывать побежденному свою волю. Слабость империи они стремились обратить в собственную пользу, добиваясь экономических выгод и укрепления престижа.[311]
Такая проблема обозначилась перед восточноримским императором Аркадием в 399–400 гг. Против него взбунтовались дислоцированные во Фригии части, состоявшие из готов-гревтунгов. Они были возмущены отказом в выплате наград за участие в войне против гуннов в 395/396 г. (Claud. In Eutrop. II. 174–180), что к тому же негативным образом отразилось на авторитете Трибигильда, который командовал этими отрядами. Он воспринимался гревтунгами не просто как командир, назначенный на этот пост императором или его представителями. В варварских объединениях периода Великого переселения народов военные лидеры должны были обеспечить распределение добычи среди подчиненных соратников, тем самым добиваясь их верности.[312] Бунтовщики опустошили малоазийские провинции и на компромисс с властями пошли только после поражения, которое они потерпели при попытке пересечь Тавр (Zos. V. 13. 3–4; Philost. XI. 8).[313]
305
Kaegi W. E. Byzantine Military Unrest 471–843. An Interpretation. Amsterdam: A. M. Hakkert, 1981. P. 120.
306
MacGeorge P. Late Roman Warlords. Oxford: Oxford University Press, 2002; Wijnendaele J. W. P. Warlordism and the Disintegration of the Western Roman Army // Circum Mare: Themes in Ancient Warfare / Ed. J. Armstrong. Leiden; Boston: Brill, 2016. P. 185–203; Wijnendaele J. W. P. Generalissimos and Warlords in the Late Roman West // War, Warlords, and Interstate Relations in the Ancient Mediterranean / Ed. T. Ñaco del Hoyo, F. López Sánchez. Leiden; Boston: Brill, 2018. P. 427–451.
307
Seeck O. Geschichte des Untergangs der antiken Welt. Bd. 2. Stuttgart: J. B. Metzler, 1921. S. 10.
309
Lorenz S. Otto Seeck und die Spätantike // Historia: Zeitschrift für Alte Geschichte. 2006. Bd. 55, Hf. 2. S. 229–232.
310
Mathisen R. W. Violent Behavior and the Construction of Barbarian Identity in Late Antiquity // Violence in Late Antiquity: Perceptions and Practices / Ed. H. A. Drake. Aldershot; Burlington: Ashgate Publishing, 2006. P. 28–30.
311
Berndt G.M. “The Goths Drew their Swords Together”. Individual and Collective Acts of Violence by Gothic Warlords and their War Bands // Killing and Being Killed: Bodies in Battle. Perspectives on Fighters in the Middle Ages / Ed. J. Rogge. Bielefeld: Transcript, 2017. P. 20.
313
См. подробнее: Назаров А. Д. Бунт гревтунгов во Фригии в 399–400 гг.: пример неудачной адаптации варваров в Восточной Римской империи // Via in tempore. История. Политология. 2020. Т. 47, № 4. С. 704–713.