Составленный протоиереем Г. И. Мансветовым «Сборник кратких христианских поучений к воинам» (произнесены в 1810–1811, изданы в 1821 г. и позднее) является одним из первых источников, где подробно указаны основные нормативные стратегии полкового священника на войне. Согласно этой рукописи, клирику надлежало совершать богослужения, проводить внебогослужебные беседы с солдатами и оказывать поддержку больным.[338] Примечательно, что здесь проявилась особенность формирования этики войны в тот период: устный дискурс предшествовал письменному. Тезисы и концепты изначально произносились во время проповеди, а уже значительно позднее могли быть изданы. Эта картина дополняется источниками личного происхождения. Достаточно подробно восприятие войны священником в перерыве между боями отображено в личной корреспонденции генерала И. Н. Скобелева. Например, в письме к брату Кремневу он 8 мая 1813 г. сообщает о проповеди, сочиненной на манер «Слов» Августина Виноградского, полкового клирика на церковном параде: «Не наши, конечно, многогрешные молитвы, — говорил отец духовный, — услышаны Господом Богом! Но Царь Небесный явно дает нам чувствовать непостижимое величие и неизреченное милосердие Свое к возлюбленной Им России. Свято-Троицкая лавра, пребывшая чрез все бедственное для нас время без воинского прикрытия, ограждалась и защищалась по сей час десницею Всемогущего Бога, а драгоценная сокровищница Святых Господних храмов, как некогда при татарах и поляках, осталась неприкосновенною! Кто из врагов не испытывал сил овладеть столь лакомым для алчной корысти гнездом святой веры нашей? Но быв вечно поражены свыше, никто не имел успеха и приблизиться к Свято-Троицкой лавре… С нами Бог! Разумейте языцы и покоряйтесь, яко с нами Бог!».[339] В представленном фрагменте центром Отечества как региона православной культуры представлена Троице-Сергиева лавра, а не Москва с её старыми соборами и храмами.
В период Заграничных походов идеологическая концепция войны меняется с идеи ответа на «осквернение святынь» на идею миссионерской деятельности по обращению «языческих народов» в христианство, на что указано в речи священника. В высказывании священника представлено решение моральной дилеммы, которая была выражена в противоречии: помогают молитвы на войне или основные события в бою совершаются по воле Бога? Решение данной дилеммы клирик обозначил в тезисе, что священная война, война возмездия за поруганные святыни, за православную веру, является Божьим провидением, которое призвано самостоятельно защищать святыни, а дело солдат считается проявлением «могущественной десницы». Представленное решение моральной дилеммы не обозначает слом самой моральной системы православной этики, поскольку отсылка к Божественной силе одновременно выводит разные моральные стратегии поведения как части некоторой божественной миссии, при этом исход моральной проблемы всегда будет приведен к победе Божественной силы над «алчными язычниками». Показателен и тот факт, что, хотя молитва и является одним из важных проявлений добродетели в бою, однако этого недостаточно, если сам Бог не решит привести войско к победе над врагом.
Епископ Августин (Виноградский) в «Слове при совершении годичного поминовения по воинам, на брани Бородинской животы свои положивших» 26 августа 1813 г.[340] обозначил в своих моральных высказываниях проблему отношения к солдатам, которые пали в бою и проиграли противнику. Проблематизация этого вопроса осложнялась тем противоречием, что в битве погибло большое количество русских военных, но при этом после битвы нашим войскам удалось прогнать врага из России. Моральный выбор священника мог быть выражен в понимании воинов или как героев, или как страстотерпцев или жертв воины. Саму Бородинскую битву в своих речах он оценивает как «ужасную брань», «кровавое позорище». При этом воины, погибшие в бою, представлены в виде «храбрых Россов», «героев, любезных и великих в очах Господа», которые достойны «жертвы благодарения и признательности». Дискурс жертвенности наблюдается и в самом осмыслении битвы как «героической жертвы» для сохранения «целостности отечества», «величия и славы народа». Клирик понимает смерть воинов на поле боя как необходимую, но горькую жертву («страдальческий венец») для последующих побед и утверждения богоизбранности российского народа. Моральный выбор священнослужителя оказался своеобразным сплетением противоположных интерпретации воинов, которые одновременно и жертвы войны, и герои сражения, которые получат «славу Бога» и «наследие Иисуса Христа». Гуманистические интерпретации войны как катастрофы, бессмысленной «бойни» с ненужными жертвами не характерны для приведенных высказываний полковых священников.
338
Мансветов Г. И., прот. Краткия христианския поучения для воинов, сказыванныя в церкви Успения Божией Матери при Ширванском пехотном полку, состоящем в 24-й дивизии, 1810 и 1811 [г.г.] в Дубне и Старо-Канстантинове. 4-е изд. СПб.: В Синодальной типографии, 1829.
339
Скобелев И. Н. Солдатская переписка 1812 года и рассказы Русского инвалида. — СПб.: Тип. Н. Греча, 1844.
340
Августин (Виноградский), еп. Слово при совершении годичного поминовения по воинам, за веру и отечество на брани Бородинской живот свой положивших, говоренное преосвященным Августином, епископом Дмитровским, викарием Московским и орденом св. Александра Невского и св. Анны I класса кавалером, 1813 года, августа 26-го дня в московском Сретенском монастыре. М., 1813.