Но есть реакции иного типа — когда оставить дом равносильно смерти.
Не знаю, что страшнее: бомбежки или оставить свой дом. Мы с мужем тянули до последнего. Пережили зиму 1994–95 гг. Не было отопления, газа, электричества. Ванную заполняли снегом, а талую воду использовали для питья и приготовления пищи. Между этажами «хрущовки» соорудили что-то вроде печи, там ели и грелись. После первых ударов вылетели стекла. Окна затыкали кто чем: целлофановой пленкой, одеялами, досками. Спали в верхней одежде. От гибели спасла мягкая грозненская зима и взаимовыручка.[446]
Люди продавали свои квартиры за бесценок, я даже не пыталась продать, думала, что вернусь назад. Всегда я возвращалась домой поздно, никто меня не трогал, был порядок. Но однажды все изменилось. Еще до начала войны по городу начали разгуливать чеченские банды, которые калечили простых людей, убивали, угрожали. Творилось полное беззаконие. Раньше были казаки, можно было к ним обратиться, но к концу восьмидесятых началу девяностых обращаться уже было не к кому.[447]
Образ дома был тем, что сохраняло в людях надежду. Теплота этого воспоминания, особенно при столкновении со страшной реальностью («товарняки», отсутствие временных мест жительства, ковровые обстрелы с обеих сторон и т. д.) давала силы жить дальше. Ведь в конце пути можно вернуться домой. А. Здравомыслов приводит очень интересные результаты опроса женщин-беженок периода Чеченских войн и фиксирует: «…в лагерях вынужденных переселенцев формируется определенная субкультура, которая связана с переживанием несправедливости, утратой привычного образа жизни, с отсутствием постоянной занятости, заботой о детях, стариках и нетрудоспособной части населения, с получением гуманитарной помощи, с постоянной озабоченностью по поводу добычи продуктов питания, одежды, обеспечения медицинской помощью и т. д. Люди живут здесь в палатках и вагончиках не по своей воле. Эти лагеря представляют собой места вынужденного проживания, а следовательно, в них как бы продолжается принуждение и насилие. Все это определяет повседневный быт респондентов и их настроения».[448]
Нужно отметить, что в ряде случаев беженцы возвращались на родину —везение, если жилье сохранялось, если нет, то даже уцелевшая стенка от дома — это родная стена. Также Алексеева пишет в воспоминаниях, что, как только ее бабушка услышала «об изгнании немцев», она, спешно приехав назад и удостоверившись, что дом цел, вернулась за ней и ее мамой, чтобы привезти их домой и начать «налаживать жизнь». Но и те, кто не могли возвратиться, несли в своем сердце образ родного дома:
…Я благодарна Самаре, которая дала нам приют. Но почти 60 лет я прожила в Грозном. Там родились мой отец и дед. Остались могилки предков. Фотографии. Книги, которые муж собирал всю сознательную жизнь. Какие-то милые бытовые мелочи, которые не измеряются деньгами и не подлежат компенсации. Вспоминаю косточковыдавливатель для вишен и вкус тутовника. А вы знаете, что такое тутовник?..[449]
Движение в глубь страны, уход от эпицентра военных событий не был легким для людей. В дороге их путь пролегал через бомбежки и обстрелы, в связи с чем многие гибли, так и не добравшись до безопасного места. Более того, даже гуманитарные коридоры не всегда были безопасны. Люди постоянно находились в состоянии тревоги, не зная, что позади них — близко ли враг, защитит ли их армия — и что впереди — не попадут ли они в еще более страшное место, найдут ли они сострадание среди людей, кров и еду. К сожалению, ощущение полной неопределённости и «брошенности» подтверждалось опытом беженцев. Еще при попытке добраться до места беженец сталкивается с тем, что он не виден на этой войне:
Поездом нельзя, не дают билетов, а если дают, все равно не пускают в вагоны, которые переполнены военными и командировочными. А если и пускают иногда на часок, перед отправкой поезда высаживают для того, чтобы разместить вновь прибывших командировочных. Машины, грузовики берут обывателя в качестве зайца, и нельзя ручаться, что не высадят его в Подольске. При этом необходимо запастись махоркой, чтобы шофер грузовика согласился взять пассажира на свою машину.[450]
446
Штомпель А. Исповедь беженцев из Чечни. URL: https://proza.ru/2017/02/17/2105 (дата обращения: 14.01.2022).
447
Азарова (Плесовских) Т. Брошенные русские беженцы из Чечни. URL: https://proza.ru/2020/11/16/52 (дата обращения: 26.11.2021).
448
Здравомыслов А. Г. Насилие в повседневной жизни // Мониторинг общественного мнения: экономические и социальные перемены. 2001. № 4 (60). С. 37.
450
Малахиева-Мирович В. Г. 13 апреля 1942 г. // Корпус личных дневников «Прожито». URL: https://prozhito.org/note/255827 (дата обращения: 15.04.2021).