В рефлексии о событиях чеченской войны медсестры часто соотносят свои моральные побуждения с мотивацией санинструкторов — участниц Великой Отечественной войны. Немаловажной причиной указания на такую преемственность является желание опереться в своей моральной аргументации на безусловные нравственные образцы, не подвергшиеся трансформации с течением времени, понятные, как полагают авторы, современникам.
Анализируя принципы и ценностные ориентации, которыми руководствовались во время пребывания в Чечне и Афганистане, бывшие медсестры подчеркивают, что в повседневной жизни им не хватает определенности морального порядка в иерархии ценностей, которая сложилась на войне.
Самое главное чувство, которое я вынесла из Афгана, — чувство своей нужности, востребованности, значимости своего труда и ответственности за результат. На гражданке все не так <…> Там, за речкой, система ценностей была иной.[470]
Можно было бы предположить, что в отличие от других участников военных конфликтов именно медицинские работники более всего готовы к тому, чтобы каждый день видеть страдание и смерть. Однако, как свидетельствуют тексты воспоминаний, кровь, ранения, смерть пациентов оказали сильнейшее травмирующее действие на девушек-медиков. Каждая подчеркивает, что, хотя у них был опыт работы хирургическими сестрами или в отделениях травматологии, они не были готовы к таким переживаниям и не могли привыкнуть к смерти.
Иногда и человека-то нет, руки отдельно, ноги отдельно. Жутко… К этому нельзя привыкнуть <…> Горе, одно горе![471]
Конечно, тяжелее всего было в реанимации, потому что каждого тяжелобольного помнишь досконально. И бывает очень тяжело, когда он умирает. Трагедий таких в моих воспоминаниях немало: еще вчера лежал солдатик, а сегодня умер…[472]
Много смертей мне довелось повидать в Афганистане. И каждый раз боль и бессилие от того, что спасти не можешь, собой заслонить не можешь. К смерти привыкнуть невозможно. Смерть страшна и безобразна.[473]
Особенность страшной военной реальности описывается введенным еще Н. И. Пироговым термином — «травматическая эпидемия», когда количество травм и ранений превышает возможности имеющийся на войне медицинской помощи. О таком потоке страданий и смерти пишут в своих воспоминаниях медсестры, подчеркивая, что как тогда не смогли привыкнуть, не смогли не сострадать, так и сегодня не смогут забыть пережитое.
Мучения, боль, смерть совсем молодых мальчишек окружали нас повседневно. Работали без отдыха днем и ночью, раненых поступало много. Наше милосердие не знало границ.[474]
Солдатик на столе, я склонилась над ним и плачу, делая снимок раздробленной ноги. Смотреть на то, что я снимаю, страшно. Там одни куски тела. Порой кажется, что мои глаза тоже снимают, как рентгеновский аппарат, в них запечатлено столько госпитальных картин, столько лиц солдат, прошедших через мои руки — и я их всех помню…[475]
Отношение к смерти складывалось у этих участниц военных конфликтов через переживания страдания, которое причиняло им муки тех, кому они оказывали медицинскую помощь. Это со-страдание перед лицом близкой кончины раненых, которых нельзя было спасти, но которых спасти пытались, стало экзистенциальным вызовом, фактором конституирования морального ценностного порядка, на основании которого осуществляется рефлексия у этих женщин в настоящее время.
Э. Левинас указывает на особое отношение к событию смерти, которое возникает в страдании. Философ отмечает, что такое видение смерти отличается от хайдеггеровского бытия-к-смерти. «Оно есть принятие Dasein’ом последней возможности, а следовательно, само схватывание возможности, — иными словами, активность и свобода. У Хайдеггера смерть есть событие свободы, тогда как в страдании субъект, как представляется, приходит к пределу возможного. Он скован в нем, затоплен и пассивен».[476] Так как смерть является событием, относительно которого человек не является субъектом, то страдание, предваряя это, погружает человека в переживание собственного бессилия. Страдание принуждает думать о смерти, находится в предчувствии смерти. «Муки словно бы чреваты своим пределом; вот-вот случится нечто, что нестерпимее самого страдания».[477] Страдание не позволяет встретить смерть с ясной решимостью, лишает сил для преодоления страха.
474
Матлина С. Глазами афганской медицинской сестры. URL: http://samlib.ru/editors/s/smolina_a_n/w17.shtml (дата обращения: 15.12.2021).
476
Левинас Э. Время и другой // Левинас Э. Время и другой. Гуманизм другого человека. СПб.: Высшая религиозно-философская школа, 1998. С. 69.