Агата безнадежно пошарила в сумочке.
— Агата Рохлямох, у вас нет платка? Какой же светской дамой вы станете?
— Мне жаль, госпожа директриса
Мадемуазель Жеральдин обратилась к классу:
— Куда мы прячем запасной платок, леди?
— В наше décolletage, — пропели хором все.
Директриса лучезарно улыбнулась, тряхнула рыжими кудряшками и выпятила собственное обширное décolletage как образец.
— Она — то может спрятать в своем декольте целую мануфактуру, — прошептала Софрония Димити.
Димити зажала рот, чтобы не рассмеяться.
— Ну — ка, покажите, леди! — продолжила директриса.
Девочки послушно полезли за корсаж и достали квадраты тонкого муслина. Поскольку большинству из них исполнилось тринадцать или четырнадцать лет, лишь у нескольких имелось подобие ложбинки, чтобы выудить платок, кроме разве что Моник. Шиак была настоящей жердью. Софрония считала, что с этим у нее дела не так плохи. Приши, как водится, имела совершенную грудь. Димити говорила, что скорей всего Приши, как младшая, просто — напросто подкладывает под корсаж.
— Сама знаешь, подушечки с розмарином.
Себя же Димити называла «жалким недоростком».
Казалось, у Шиак возникли трудности с исполнением приказания мадемуазель Жеральдин.
— Леди Царьветр, где ваш платок?
— Да чертов платок. Я ж его положила. Кажется, он соскользнул вниз и застрял в корсете.
Мадемуазель Жеральдин принялась обмахиваться веером.
— Леди Царьветр, не надо посвящать нас в такие подобности. Воспитанные леди о таких вещах не упоминают.
— Что? А что я такого сказала? — искренне удивилась Шиак.
— Корсет, — прошипела ей Софрония.
— Мисс Тряпочертик! И вы туда же.
— Прошу прощения, госпожа директриса.
И Софрония присела в почти совершенном реверансе. Чем, кажется, смягчила мадемуазель Жеральдин.
— У нее не хватает в груди, госпожа директриса, — вмешалась Моник.
— Потише, мисс Лужайкуз. Мы не обсуждаем внешность леди принародно. Леди Царьветр, дорогая, вы уложили платок до шнурования или после сегодня утром?
— До, иначе я бы потом забыла, — честно и прямо ответила Шиак.
— Надо было уложить после. Тогда он бы не исчез. Мисс Тряпочертик, одолжите мисс Рохлямох запасной платок, пожалуйста. Тогда у нее хоть что — то будет. Итак, леди, на чем я остановилась? Ах, да, кадриль.
Агата заняла место рядом с Шиак и Димити. Софрония выступила, чтобы стать с Агатой в пару и протянула ей платок. Агата засунула его за корсаж, пробормотав «спасибо».
— Леди, начинаем с первой фигуры Le Pantalon. И раз, два, три, четыре. Шаг вперед, приветствуем партнера — нет, мисс Чмок, помните, вы выступаете за джентльмена. Поклон.
Директриса встала четвертой к Моник, Приши и швабре, обряженной в шляпу. Это затруднило ученицам передачу записок незаметно от мисс Жеральдин. Швабра, разумеется, в этом деле была совершенно бесполезной.
— Что случилось, Агата? Ты себя хорошо чувствуешь? — спросила Софрония, когда появилась возможность в танце поговорить.
— Тебя не касается.
— Дай угадаю. Моник? — По ходу разговора Софрония передала Димити сложенный листочек бумаги. Бумага была пустая: они просто набивали руку.
— Я увидела, — предупредила Шиак.
— Возможно, во время L’été удобнее передавать? — прошептала Димити.
— Она злая, — ответила на вопрос Софронии Агата.
— Что она сказала?
— Ничего важного. — Агата покраснела. — Для тебя, во всяком случае.
Каким тоном она сказала, навело на мысль, что Софронию каким — то образом это касалось.
Они перешли от Le Pantalon к L’été. Как и предположила Димити, записки стало легче передавать, но Агата свои постоянно роняла. Когда это случалось, всем танцорам приходилось останавливаться, пока она заглядывала под подол и выискивала на полу кусочек бумаги. Это решительно нельзя было признать скрытым действием. Всем пришлось притворяться, что она зашнуровывает башмаки.
К концу часа мадемуазель Жеральдин захлопала в ладоши, чтобы привлечь внимание.
— Это было приемлемо, леди, но лишь приемлемо. Вам предстоит отрабатывать две первые фигуры по десять раз за вечер. На следующем уроке мы перейдем к La Poule, посему я жду, что вы запомнили Le Pantalon.
— Как считаешь, — обратилась Софрония к Димити, когда они покидали классную комнату, — она слышит, что сама говорит «дваждый»?
Димити подняла бровь.
— Софрония, почему ты думаешь, что мадемуазель Жеральдин не настоящая француженка? Возмутительное предположение.
— Более возмутительное, что леди Линетт леди? — спросила Софрония.