Возле Монтаньолы на высоте примерно 2500 метров у обрывистого края на южном склоне Этны прежде стояла сложенная из камней хижина Пикколо Рифуджо (Маленькое убежище). Летом ее занимали пастухи, а зимой скрывались от ветра лыжники или по пути к вершине останавливались на привал вулканологи. Потом на этом месте воздвигли из бетона станцию канатной дороги, чьи железные столбы уродуют теперь склоны горы, и гостиницу (шале). Далее мы проходили Пьяно дель Лаго – ровное плато шириной около двух километров, сплошь покрытое тонкими шлаками и вулканическим пеплом от извержения 1971 года. Слой его в некоторых местах достигает двадцати метров, поэтому дорога сейчас огибает плато по восточному краю. Хотя подъем из-за этого растягивается на добрых полчаса, зато дорогой можно любоваться роскошным ландшафтом Балле дель Бове (она же Валь дель Буе).
Впервые я заметил эту Долину быка в декабре 1949 года, когда выдалась короткая пауза во время бури, бушевавшей шесть дней подряд. Снег вдруг перестал валить, рваные облака на несколько часов открыли пронзительно-голубое небо и ослепительное солнце. Ветер между тем продолжал дуть с запада со скоростью 120 километров в час, причем отдельные порывы достигали 180 (по крайней мере это была предельная цифра на нашем маленьком анемометре). Замечу, что ветры на Этне особенно жестоки, так как разница температур между теплыми долинами, окаймляющими ее с трех сторон (морем с четвертой), и холодной областью вершины очень велика. В тот день ветер свирепствовал с такой силой, что того и гляди мог нас снести в пропасть; кстати сказать, у Аббруцезе сорвало с носа и унесло в бездну очки. Пришлось опуститься на землю метрах в двадцати от обрыва и остаток пути преодолевать на корточках, помогая себе руками. При этом рискованно было отрывать руки от камней.
И вот тут в прозрачном воздухе зимнего дня мне открылась в своей невоспроизводимой красе Балле дель Бове. Перед взором расстилался громадный цирк (пять километров в ширину, восемь в длину), окаймленный с севера и юга головокружительными стенами, уходившими местами ввысь на целый километр. А в восьмистах метрах под нами с отчетливой ясностью вырисовывалось дно впадины; переплетения бесчисленных потоков окаменевшей лавы волнами окружали геометрические конусы со срезанными, словно ножом, кратерами. Часть их образовалась в незапамятные времена – Монти Чентенари или Монте Симоне, – другие появились недавно, в 1872 и 1903 годах. К ним добавились лавы значительных извержений 1950 и 1971 годов.
Напластываясь друг на друга, они заполнили микроскопическую часть этой выемки объемом в двадцать миллиардов кубических метров. Если извержения и дальше будут следовать, скажем, по полдюжине в столетие и каждое изливать при этом от одного до ста миллионов кубометров лавы, понадобится 10–20 тысяч лет, прежде чем этот цирк заполнится до краев. Образовался же он за каких-нибудь несколько дней, а может, и за несколько часов, если, конечно, эта кальдера в самом деле родилась в результате того, что питавший извержение колоссальный столб магмы опустился на глубину, а конус вулкана, лишившись поддержки, провалился в пустоту.
По всему свету известно множество подобных кальдер, и почти все они связаны с мощными отложениями особых туфов, так называемых игнимбритов (от «игнис» – огонь и «имбер» – дождь). Однако на Этне игнимбриты не были обнаружены, поэтому история образования Балле дель Бове не вполне ясна. Ряд авторов писали об эрозии, но сейчас это объяснение отвергнуто, другие – о мощнейших взрывах, «выпотрошивших» гору, однако «содержимое» ее не найдено, и это внушает сомнения. Есть также мнение, что часть горы провалилась в некую гигантскую каверну, образовавшуюся во время предполагаемого бокового движения магмы с востока на запад; однако эта гипотеза наталкивается на серьезные возражения с геологической, да и просто механической точки зрения.
Один ученый нашел здесь слои пемзы – лавовой пены, характерной среди прочих для игнимбритов; но объем этих этнийских пемз на много порядков ниже, чем полагалось бы для выемки, образованной внезапным выбросом этой породы. Возможно, впрочем, что большие массы пемзы или даже игнимбритов находятся под более поздними наслоениями лав или под морским дном. Так или иначе, но до сих пор происхождение данной обширной депрессии не ясно, и геологов, которых не отпугивает перспектива исследовать грандиозную Долину быка, карабкаясь по ее отвесным стенам, ждет увлекательная загадка.
Раньше подъем проходил по середине Пьяно дель Лаго, дальше к западу, откуда Валь дель Буе не видна. Хаотические борозды, заполнившие в 1971 году плато Лаго, заставляют сейчас огибать гигантскую впадину – до той поры, пока бульдозеры не проведут новую проезжую дорогу поверх лавовых потоков, либо пока «прах» шлаков и вулканической пыли из действующих воронок на склонах Этны не заполнит выбоины и узлы на свежезастывшей лаве. Конечно, такая естественная нивелировка займет несколько десятилетий – в зависимости от мощности выбросов. Но, вообще говоря, пепел способен быстро покрыть не только молодые лавовые потоки, но и целые горы: громадная масса Этны по сути дела состоит из бесчисленных засыпанных возвышенностей-спутников.
Когда я впервые увидел здесь круглый кратер (это случилось в 1949 году), я окрестил его «Лунным цирком»; глубина впадины была незначительной в сравнении с диаметром, дно совершенно ровное. Кратер был заполнен пеплом почти до краев, но частицы шлака и пыли из «султана» над главным кратером продолжали тихонько оседать в нем. Кратер этот образовался в 1819 году. Едва прекратилось извержение, два французских путешественника – Люка и де Гурбийон – пустились в путь к нему. Рассказ последнего о здешних местах весьма удивил бы нынешнего туриста, легким шагом пересекающего песчаную выбоину. «При ходьбе, – писал де Гурбийон, – приходится то и дело отступать назад и с мучительными усилиями обходить препятствия, грозящие пребольными падениями… Через четверть часа подобной ходьбы, кою лучше назвать бесконечной пыткой, мы вынуждены были взять далеко влево, существенно удлиняя свой маршрут… Наконец, когда, измученные до крайности, мы готовы были поддаться отчаянию, каким-то чудом обнаружилась естественная тропа, приведшая нас к вершине вулкана… Прежде чем обратить свои взоры на кратер, мы оглядели друг друга: платье и сапоги свисали лохмотьями; руки кровоточили; лица исцарапаны и покрыты вулканическим песком, смешавшимся с потом и кровью из ран. Мы стали неузнаваемы, и души наши скорбели. При взгляде в бездну мне показалось, будто вдруг пригрезился ад, я зрил его воочию перед собой. Крик, вырвавшийся из моей груди, означал не только крайнюю степень удивления. Его исторгли восхищение и ужас. Я как будто впервые в жизни увидел кратер, все прочие были немедленно забыты… Вулкан ворчит и ворочается; в узком углу бурлит жидкая лава, и все громадное пространство, занятое бездной, до самого края, где я нахожусь, являет немыслимое, доселе невиданное, величайшее зрелище! Тут обугленные черные куски лавы рушатся в пропасть, там дымящиеся шлаки вылетают из глубины и оседают на внутренних стенах. Обширные слои аммиачных, натриевых и железистых солей, недавно вырвавшихся из котла, сейчас сверкают перед взором всеми оттенками красного, серого, коричневого, белого, розового, фиолетового, зеленого, небесно-голубого и черного цветов. Эти слои оседают на поверхность, покрытую серой (!) подчас темную, как охра, иногда нежно-желтую, ярко сверкающую. Порой исторгнутые из чрева вулкана вихри пепла и песка – чернее эбенового дерева – заволакивают вулканическую палитру непроглядной жгучей пеленой… Отовсюду в бездне, свиваясь меж собой, поднимаются ввысь столбы вулканического пара, густого, горячего, до крайности насыщенного удушающим запахом аммиака. Что же до пепла, то его температура такова, что нет возможности две минуты устоять на одном месте: настолько он горяч; когда я зачерпнул с поверхности горсть пепла, он опалил своим жаром бумагу; если же попытаться взять пепел с глубины два дюйма, он обжигает руку… По мере того как мы обходили громаду дымящегося кратера, вулканический пепел становился все тоньше, а жар его все возрастал до такой степени, что через четверть часа нам уже не было никакой возможности продвигаться. Замечу, что шли мы, ступая одной ногой по наружному, а другой – по внутреннему краю бездны, как бы оседлав его кромку». Между миром, описанным путешественником в 1819 году, и миром сегодняшним нет ничего общего. Бывший кратер заполнился светло-серыми тонкими отложениями, так что заметить его можно лишь по слегка выступающим краям, да и те надолго ли? Разница в уровнях между цирком 1819 года и почти ровной площадкой 1972 года наглядно показывает, сколь эфемерны паразитные кратеры, особенно находящиеся в вершинной зоне почти непрерывной активности. Один за другим исчезают под грудами шлака и пепла бесчисленные боковые конусы высотой в десять, пятьдесят, а то и все шестьсот метров. Сообща они довели объем Этны до тысячи кубических километров. Конусы, лежащие с подветренной стороны открытых воронок, заполняются осадками медленно и постепенно. Остальные зависят от спорадических извержений центрального или боковых кратеров, получая иногда за раз «порцию» осадков до тридцати метров толщиной.