Причины отставания белорусов М. Вальденберг видит в отсутствии в прошлом собственного государства, недостатке минеральных ресурсов и плодородных почв, низком уровне урбанизированности, грамотности, малочисленности интеллигенции. Сопоставляя белорусский и литовский случаи, автор обращает внимание на то, что при примерно одинаковом уровне модернизированности, высокие темпы развития литовского национального движения обусловлены наличием середняков среди крестьянства, высоким уровнем отличия литовского языка от русского и национальной активностью католического духовенства. С общим выводом М. Вальденберга о темпах развития белорусского национального движения сложно не согласиться. Вместе с тем его объяснения этого феномена едва ли можно признать исчерпывающими. В частности, что касается литовцев и белорусов, то у последних тоже была достаточно значительная группа крестьян-середняков. Активность же литовского духовенства есть проявление, а не причина национального движения и она должна быть еще чем-то объяснена. Исследование М. Вальденберга охватывает чрезвычайно большой массив информации. При этом, что неизбежно, от внимания исследователя ускользают многие нюансы, значение которых на самом деле очень велико. Эта же причина, по-видимому, не позволила провести строгий сопоставительный анализ (у различных народов приведен разный набор факторов и критериев) и обусловила фактологические ошибки, например, упоминание о захвате белорусских земель литовскими князьями в XII в. [401, с. 118].
Некоторые аспекты формирования белорусской нации в контексте этнической истории народов Центрально-Восточной Европы рассмотрены в известной монографии чешского историка М. Гроха «Социальные предпосылки национального возрождения в Европе» [358]. Хотя автор не ставил в качестве отдельной задачи изучение белорусского национального движения и использовал лишь несколько публикаций Л. Василевского [403], Г. Горецкого [32] и М. В. Довнар-Запольского [42], его замечания представляются весьма точными и ценными.
М. Грох констатировал, что белорусское национальное движение относилось к типу опаздывающих и, что подобно лужицким сербам и бретонцам, белорусам не удалось сформировать нацию современного типа. Это было следствием целого ряда причин, включая преобладание крестьянства в социальной структуре (так же как и у ирландцев, эстонцев, литовцев), отсутствие значительного слоя мелкой буржуазии. М. Грох подчеркивает, что так же как у македонцев и эстонцев, у белорусов большую часть интеллигенции, и, соответственно, национальных активистов составляли учителя. Эту особенность он объяснял тем, что учителя были наивысшей социальной группой, в состав которой крестьяне могли попасть с наименьшими усилиями.
По мнению М. Гроха многие особенности делают белорусское движение чрезвычайно подобным литовскому. В частности он отмечает, что города практически не играли значительной роли в развитии обоих движений, так как там не только не было коренного населения, но и не было ни одного активиста, родившегося в городе. С последним, конечно, сложно согласиться.
Среди причин, обусловивших отставание белорусского движения, М. Грох называет низкий уровень развития социальной коммуникации" и мобильности, отсутствие регулярных контактов крестьян с рынком. При этом территорию Полесья, наряду с белорусско-литовским пограничьем, частью Нижней Лужицы и, с некоторыми оговорками, Западной Пруссии и Мазовии, он приводит как пример наименьшей интенсивности развития этих феноменов. Именно этим он объясняет распространение этнонимов типа «тутэйшыя», зафиксированных как массовое явление переписями 1919 и 1931 гг.
Хотя М. Грох часто сравнивал именно белорусское и литовское движения, он не обратил внимания на причину различий между ними. Нет и убедительного объяснения отмеченной автором большой скорости развития массового литовского движения. Он, как и многие другие исследователи, отмечает исключительную роль католического духовенства, но связывает это лишь с тем, что религия играла роль своеобразного заменителя системы социальных отношений. Не исчерпывает глубины вопроса и объяснение литовской специфики предельной простотой этносоциальной ситуации — когда языковые различия в точности соответствовали линии разлома классового антагонизма.
Среди компаративистских исследований следует также упомянуть неопубликованную диссертацию американского историка С. Гутиера «Истоки украинского народного национализма: демографическое, социальное и политическое исследование украинской национальности до 1917 г.», интересующий нас раздел которой достаточно подробно воспроизведен в монографии Я. Грицака [38, с. 100, 101]. С точки зрения С. Гутиера украинское и белорусское национальные движения структурно были чрезвычайно близки, что вытекало из схожести социоэтнических и социокультурных характеристик общества (социальная тождественность украинца/белоруса крестьянину, низкий уровень грамотности). Схожими были и этнические портреты других социальных групп: помещиками были поляки или русские, мелкая торговля находилась в руках евреев, бюрократия была русской. Больший размах украинского движения объясняется относительной многочисленностью интеллигенции, позволившей ей, в отличие от белорусской, создать национальные общины, по крайней мере, в двух крупных городах — Киеве и Полтаве.