Отказ от традиционной концепции племени обусловил новый подход к проблеме этнических процессов и этнических отношений. Теперь она стала одной из важнейших проблем этнографии. Как отметили Р. Коуин и Дж. Миддлтон, многие отсталые общества отличались многоэтничностью, что требует соответствующего подхода к их изучению, учитывающего развитие этносов не в изоляции, а напротив, в тесном общении[815].
Новой, способной удовлетворить этому условию сейчас на западе считается теория этнического плюрализма[816]. Она включает в себя и этнические процессы в узком смысле, т. е. изменение этносом своих образа жизни, культуры, языка и самосознания, слияние этносов друг с другом, и этнические отношения, не отделяя их друг от друга и рассматривая в одной плоскости.
Не имея возможности сделать более или менее полный обзор многочисленных конкретных исследований, посвященных данной тематике, представляется необходимым остановиться на нескольких обобщающих работах, характеризующих направление и уровень развития этих исследований в целом. Р. Рэдфилд был, пожалуй, одним из первых, кто попытался раскрыть проблему этнических отношений в первобытности, исходя не из априорных представлений У. Самнера об этноцентризме, а опираясь на богатые фактические материалы. Нарисованная им картина оказалась чрезвычайно разнообразной: вопреки У. Самнеру, отношения между первобытными группами определялись не только войнами, взаимным презрением и избеганием, но и дружбой, обменом, взаимобрачием. Многие группы издавна контактировали друг с другом, не сливаясь и не утрачивая особенностей культуры, языка и самосознания. Причем это относилось не только к таким различным по культуре, языку и внешнему облику группам, как банту и пигмеи, но и к этносам, весьма близким по многим показателям, как, например, хопи и тева-хопи[817].
Р. Левайн и Д. Кэмпбелл рассмотрели проблему межэтнических отношений с точки зрения теории этноцентризма. Критикуя У. Самнера, они установили, что эта теория включает в себя целый ряд составных частей, которые в каждой конкретной ситуации выглядят по-разному. Идя по пути, проложенному Р. Рэдфилдом, эти авторы показали не только крайнее разнообразие форм межэтнических отношений в первобытности, но и попытались изучить влияющие на них факторы. Среди последних оказались хозяйственные, социальные, потестарные, структурные, военные и другие. И соотношение этих факторов, и их влияние на поведение членов этнической общности в каждой конкретной ситуации бывают различными. Например, враждебность ничуть не препятствует процессам заимствования, а членство в группе не всегда означает желание идентифицировать себя именно с данной группой[818]. Справедливо указывая на недостатки концепции этноцентризма и приводя многочисленные противоречащие ей факты, эти авторы, тем не менее, даже не пытались ни создать какую-либо типологию этнических отношений, ни, тем более, показать их своеобразие на разных этапах первобытной истории.
Важный шаг в этом направлении сделали Р. Коуин и Дж. Миддлтон, показавшие на африканском материале некоторые различия в этнической ситуации в акефальных (доклассовых земледельческо-скотоводческих. — В.Ш.) обществах и в вождествах (предклассовых обществах. — В.Ш.). Если в акефальных обществах не существует жестких территориальных границ, то с развитием потестарной централизации такие границы становятся все более четкими. Если для этнических отношений в акефальных обществах характерны такие механизмы, как установление общей фиктивной генеалогии, брак, военный союз, хозяйственная кооперация, «экологический симбиоз», совместное решение конфликтов, участие в религиозных группировках, членство в роде и т. д., то в вождествах все они оттесняются на второй план таким важным фактором, как подчинение единому вождю. С развитием от акефальных обществ к вождествам растет общественная гетерогенность: в рамках одной социально-потестарной структуры постепенно объединяются несколько разных этносов.
817