Переходя к оценке скорости культурных изменений, мы сталкиваемся с огромным разнообразием культурных явлений, включающих и типы хозяйства, и материальные формы культуры, и духовные ценности любого общества. Огромная работа специалистов во всех странах мира выявила глубокие субстратные пласты для многих культур, восходящие к древности, отстоящей от современности на несколько тысячелетий. Много написано в этой связи о соотношении культурных традиций и культуры того или иного народа в целом. Но все примеры глубоких субстратных напластований в культуре того или иного народа, как правило, ограничиваются либо сферой духовной культуры, либо лишь отдельными деталями материального быта. Материальная же культура в целом изменяется довольно быстро, что-то воспринимая из культуры других народов, но в основном откликаясь на социально-экономический прогресс. Скорость таких изменений, конечно, растет в силу именно этого последнего обстоятельства по мере приближения к современности, но и для эпохи первобытнообщинного строя археология приводит много примеров быстрых изменений форм керамики, орудий обработки камня и металла, даже усложнения орнаментов на сосудах и т. п. Общеизвестные трудности интерпретации археологических памятников в этнических терминах и объясняются в основном скоростью изменений археологических объектов изучения и невозможностью в этой связи в ряде случаев установить преемственность между ними[87]. В качестве примера можно указать на углубление в славянские или германские памятники, когда именно вследствие подвижности внешних форм материальной культуры трудно однозначно интерпретировать сходство в памятниках первой половины I и рубежа I–II тысячелетий н. э., и эта интерпретация вызывает в каждом отдельном случае обоснованные споры.
Перенося все эти соображения на зарю развития первобытного общества, нужно, конечно, помнить о застойности первобытной экономики, замедленности вследствие этого развития способов обработки кремня и изготовления орудий труда, по-видимому, застойности и каких-то зачатков древней культуры, хотя мы не имеем пока доказательств оформления таких зачатков для эпохи нижнего палеолита. Можно думать, что темпы изменений культурных элементов были сравнимы на заре истории с темпами изменений антропологических признаков. Скорость изменения тех и других была одного порядка. То же можно повторить, вероятно, и про языковые изменения. В общем, следовательно, в группах самых ранних гоминид скорость изменения объективных характеристик, которые затем становятся этническими признаками, была замедлена по сравнению с их динамикой в более поздние эпохи. Но еще важнее то обстоятельство, что сами эти скорости изменений различны в пределах антропологического состава, языка и культуры. Не предрешая ответа на вопрос о сравнительной скорости этих изменений до специальных исследований, подчеркнем важность этого вывода для нашей темы.
Итак, мы имеем в результате проведенных сопоставлений несколько исходных положений, с помощью которых можно построить схему самого раннего этапа расообразования и этногенеза. Исходные популяции малочисленны, эндогамны (разумеется, сначала не в силу эндогамных запретов, а в силу изолированного географического положения) и относительно оседлы, т. е. имеют значительную охотничью территорию, в пределах которой и передвигаются более или менее регулярно. Замкнутость популяций относительна, и они периодически, хотя и случайно, включают в свой состав инородных членов, особенно при встречах с другими популяциями на границах охотничьих территорий. Антропологически эти популяции специфичны в соотношениях генетических маркеров и отличаются краниологическим полиморфизмом, но объединяются в то же время в пределах достаточно крупных территорий какими-то сходными вариациями единичных морфологических признаков, которые затем входят в число специфических характеристик более поздних расовых комплексов. В пределах этих популяций закрепляются различные традиции обработки камня и навыки изготовления орудий, а также формируется первичное самосознание на основе противопоставления своих чужим.
87