Вывод из всех этих рассуждений: этнические различия в человеческом обществе выступают не только как биологическая, но и как культурная данность. Следовательно, степень свободы или произвольности в процессе этнической идентификации или самоидентификации выше, чем при биологической видовой идентификации. Этничность является одним из инструментов так называемой социализации, то есть приспособления к социальной среде, так же как конфессия, подданство и т. д. Выбор этнической принадлежности гораздо более детерминирован, чем выбор веры, профессии или гражданства, но в какой-то мере, а именно в силу культурной составляющей этничности, он существует. Репертуар ролей, который открывается перед людьми, шире, чем у животных, благодаря богатству виртуальной реальности в обществе. А всякая роль требует самоидентификации с ней. Видовая в биологическом смысле или этническая роль утрачивает свое абсолютное главенство1.
3. Для обозначения разных уровней этнических различий и разных исторических этапов становления этничности используются разные понятия: раса, племя, народ, семья, нация, этнос и другие. Слово «этничность» кажется наиболее универсальным и нейтральным и поэтому наиболее подходящим для научных текстов. Оно восходит к греческому слову «этнос», переводимому на русский как «народ», но при употреблении последнего в этническом смысле происходит неслучайная контаминация с его другими значениями. «Народ» в русском языке может, безусловно, обозначать этническую общность (как «народность» в знаменитой триаде с православием и самодержавием), но под «народом» также может пониматься совокупность всех граждан государства, или напротив, «простой» народ, третье сословие, трудящиеся в отличие от воителей и священнослужителей и т. п. Два этих неэтнических значения, как мне представляется, являются продуктом исторического развития, а именно, античной (римской) и средневековой европейской традиции употребления слова «народ» в политическом и социальном смысле, которая была перенята Возрождением и перешла в национальные языки (лат. populus, ит. popolo).
Вообще неопределенность всей этнической терминологии в отличие от биологической классификации видов указывает, по-моему, на сильную культурную составляющую в описываемых феноменах. Дискуссии о словах «нация» и «национальность» выявляют их сконструированность и историческую природу и подтверждают невозможность их однозначного использования в средневековом контексте. Средневековая natio – совсем не то, что современная нация. Но и более нейтральное слово «народ» на поверку оказывается многозначным и ускользающим от простого истолкования. К вышеназванным смыслам для Средних веков следует добавить еще культурное противопоставление себя (Народа, или избранного народа, народа верных) «народам» (gentes), то есть язычникам, «языцем», непросвещенной толпе. Это противопоставление, с одной стороны, вполне этнично, с другой культурно; оно равнозначно античному противопоставлению культурного народа и «варваров», а возможно, и восходит к нему.
В конце концов получается, что культурная составляющая размывает сам феномен этничности. В частности, применительно к Средним векам не получается выделить один или господствующий тип этнических общностей (или, как сейчас часто говорят, «этний»). Преобладало восходящее к античности географическое, то есть привязанное к территориям обозначение «народов». В свою очередь территории получали названия по именам населяющих их племен или мифологических персонажей (Европа). В Италии жили италики, но это слово не было названием народа. Принадлежность итальянцев определялась их происхождением из того или иного города или местности2. Местность рождает людей, как флору и фауну. Раздробленность Европы, а с другой стороны, наличие надэтнических общностей: католический мир, империя, порождали локальный патриотизм. Пример другого, уже ренессансного патриотизма можно почерпнуть у Петрарки, стоявшего у истоков современной периодизации истории3. Петрарка, как и Данте, называет себя италиком, но особо подчеркивает свое римское гражданство, вспоминая при этом и апостола Павла4. Любопытно, что Петрарка, который провел многие годы в Авиньоне, критикует некоего француза (галла), хулящего Италию. Поводом для этого (1373 г.) послужило недовольство французских кардиналов при папской курии отсутствием там бургундского вина5. Надо полагать, что такой итальянско-римский патриотизм послужил формированию будущих представлений об итальянской нации6.