Он проделал ее пером. А Гитлер претворил ницшеанские идеи в действия. Безумный политический дух, поднявшее бурю ничтожество, Гитлер двинулся по тропе, которую ему указал Ницше, — двинулся, пародируя и проституируя его идеи, топя их в крови, но следуя их общим контурам, подобно тому как тайфун следует контурам кривых атмосферного давления, нанесенным на барометрическую карту. Погибло шесть миллионов евреев. Такова была дань нигилизма своей собственной картине еврейского Б-га. В течение всей человеческой истории чудесное выживание евреев воспринималось как свидетельство того, что есть Б-г во вселенной. Если Б-га нет, то это можно доказать лишь одним способом: убить всех евреев — и тем запечатлеть в сердцах людей смерть еврейского Б-га. Это была логика безумия; но с его, Гитлера, позиций, трудно было бы найти более рациональный аргумент.
Гитлер исчез, оставив позади себя развалины, могилы, разрушенные крематории и обезумевших людей. Как он был крутящимся вихрем, так и исчез подобно крутящемуся вихрю, и даже могилы после него не осталось. Он не сумел убить всех евреев. Если мы —действительно свидетельство того, что Б-г жив, значит Б-г жив.
Но кто мы еще такие? Что означает наша долгая история? Есть ли в ней какой-нибудь смысл для пяти миллионов американских адамсонов, которые водят машины, смотрят телевизор, ведут честную жизнь и ничем не выдают своего славного и страшного происхождения, — и еще для трех миллионов израильских адамсонов, говорящих на иврите, тоже имеющих машины и телевизоры и не помнящих ни слов Исайи, ни синайских скрижалей? Ради этого ли наши предки в течение двух тысячелетий сносили удары судьбы и все-таки выжили?
Что до меня, то я верю: наша история не бессмысленна, а нигилизм — это всего лишь галлюцинация слабых. Б-г жив, и мы. Его народ, избраны жить Его именем и Его Законом — и дожить до того дня, когда Г-сподь будет един и имя Его едино. Либо мы — ничто, либо мы—люди, рассеянные по земле и назначенные судьбой достичь высот и глубин человеческого опыта. Мы живем. И мы живем в такую эпоху, когда мы можем вдохнуть воздух свободы и восстановить свои истощенные силы.
— Мы избраны, но для чего? — спросил меня капитан израильского лайнера, и на губах его зазмеилась горькая усмешка, выдававшая его прошлое (он был беженцем из нацистской Германии). — Избраны для того, чтобы страдать?
Да, и для этого тоже. Такова истина, которую мы знаем. Это было не то избрание, о котором попросил бы хоть один народ на земле (по крайней мере до сего дня никто пока не просил о подобном избрании). Евреи произошли от Авраама. Познание Б-га было у них в крови. На Синае они сказали «да», ибо ничего другого они и сказать не могли, — и начались для них века истории, в которых было больше тьмы, чем света, больше крови, чем зеленой листвы. Но эта история — их имя, их значение и их слава.
Бен-Гурион обладал всей мудростью величия, и память о нем будет жить, ибо он привел евреев к тому дню, когда они снова подняли свой флаг на своей земле. Ему не нужно было делать выбора между своим социализмом и Законом Моисеевым. Социальная справедливость — это закон Торы и великий клич пророков. В наш промышленный век забвение социальной справедливости противоречит практическому общему праву. И выше всех этих вопросов — столь же жгуче современная и волнующая нас, как они, —возвышается та религия, которая создала сионизм, воспитала Бен-Гуриона и стала жизнью, красотой и славой нашего народа. Кем бы мы были, как не ничтожнейшим из народов, если бы не наш Закон?
Я вовсе не пропагандирую здесь какой-либо один вид иудаизма. На всех его путях сейчас царит хаос и смятение — но Тора стоит. В сердцах большинства евреев гнездится инстинкт, побуждающий их сохранять в себе свое еврейство. Об этом инстинкте я и говорю, и его славлю. Несколько десятилетий тому назад многим людям казалось, что этого инстинкта нужно стыдиться. Это не было рациональным ощущением. Б-г был мертв. Но теперь —после того как безбожие взбесилось и сделало попытку всех нас убить — мы имеем право снова думать. И я говорю своим еврейским братьям: зов предков в наших сердцах — не создание воображения, и он не ведет нас прочь с верного пути. Это — зов нашего самого глубокого, самого истинного, самого лучшего «я». Глупец тот, кто его стыдится. В нем — наше бессмертие.