В течение нескольких следующих веков вторая группа мудрецов — амораим (толкователи) — изучала Мишну, обсуждая ее строчку за строчкой; споры кипели в ученых собраниях, на площадях и в домах, дети опровергали отцов — и так поколение за поколением. Таким-то образом и создавался Талмуд. За четырьмя или пятью фразами Мишны, в которых выражена суть закона, следует страница — а то и двадцать страниц — комментариев, скрупулезного законоведческого анализа на иврите и на арамейском языке; этот анализ нередко перерастает в притчи, стихотворения, молитвы, исторические ссылки, научные рассуждения или застольные шутки. Это и есть Гемара (что значит «завершение»).
Год за годом амораим пылко дискутировали друг с другом, содержание споров передавалось из поколения в поколение, толкования наслаивались одно на другое и разрастались как снежный ком, с каждым следующим десятилетием налагая новое бремя на память знатоков Талмуда. Наконец, запомнить все это для большинства людей стало настолько же невозможно, насколько сейчас невозможно запомнить Британскую энциклопедию. В это время рушилась Римская империя, Средиземноморье раздиралось войнами, связи между евреями, жившими в разных краях, ослабли и грозили совсем прерваться, а это означало бы конец существования народа, изгнанного и разбросанного по свету. И тогда двое из последних толкователей Талмуда — Рав Аши и Равина — решили порвать с установленной традицией, согласно которой Гемара была неписаным сводом познаний. Они старательно записали все, что смогли, из трехвековых еврейских дебатов по поводу Танаха и по поводу Мишны. Таким образом они оформили тот самый Талмуд, за который четырнадцать веков спустя — тридцать лет тому назад — засадил меня мой дед.
Как выглядит Талмуд
Более чем какая-либо другая книга, Талмуд читается как расшифрованные стенографические заметки. Споры, разговоры следуют один за другим — страстные, многозначительные, лаконичные, запечатленные в четких ритмах, хорошо запоминаемых. Доминирует драматическая форма — то есть вся Гемара написана в виде диалогов.
Каждый диалог начинается с какой-то цитаты из Мишны. Но он не обязательно ограничивается этот цитатой. Фраза, слово, мысль, взятые из Мишны, дают повод к тому, чтобы поднять новую тему, и эта тема, да еще вдобавок с комментариями многочисленных толкователей за двести-триста лет, может охватывать чуть ли не полдюжины страниц. Таков характер устного изучения — предмет познается через беседы и дискуссии. По мере того как какие-то новые интересные мысли вдруг осеняют спорящих, они склонны неожиданно переключаться с предмета на предмет, вместо того чтобы строго придерживаться какого-то определенного, продуманного одним автором плана (как делает в наше время человек, пишущий книгу).
Мы почти зрительно воспринимаем картину, как два составителя Гемары втискивают в свою рукопись огромный материал, хранящийся в их памяти, записывают современные им притчи, пословицы, изречения, стараются не упустить — не дай Б-г! — хоть какой-то мелочи, какого-то обрывка известных им сведений и рассуждений на затронутую тему. Возможно, Рав Аши и Равина собирались в один прекрасный день скомпоновать и систематизировать записанный ими материал, придать ему стройную форму единого трактата. А может быть (по-моему, это более вероятно), им и в голову не приходило, что надо будет потом проделать такую работу. Сам труд по написанию Талмуда казался им составлением именно этого необходимого справочного пособия, которое призвано было сохранить мудрость иудаизма для будущих веков, даже если уровень образованности и учености у евреев упадет. А если при этом в главе о праздниках будут описаны также правила соблюдения траура или если предписания, касающиеся новогодних обрядов, прервутся астрономическими рассуждениями, то что с того? Впоследствии знатоки много раз приводили Талмуд «в порядок» и, каждый на свой лад, перекраивали его, систематизировали, делили на тематические разделы. Но никакое систематизированное издание никогда не смогло заменить для евреев хаотичного, сложного, глубокого* «болтливого» Талмуда: ему отдавали евреи свою любовь и преданность. И сейчас, когда после долгих веков нашей истории у нас накопилась богатейшая правоведческая литература, уже нет сомнений, что гравитационными центрами ее законодательных принципов остаются Мишна и Гемара — подобно тому, как первоосновы иудейской веры запечатлены в Танахе.