Они вышли к Детскому Центру. Ирина сняла с себя куртку и протянула ее Алаверношу:
— Спасибо. Здесь уже недалеко. Не замерзну…
— Завтра отдали бы.
— А я хочу сейчас, — Ирина сунула куртку ему в руки и пошла прочь, с трудом борясь с желанием побежать со всех ног.
Закрыв за собой дверь, Ирина упала на диванчик. И расплакалась от пережитого потрясения. Вряд ли она сама понимала истинную причину своих слез. Да и не до всяких пониманий ей сейчас было.
Но если Алавернош как-то связан с Артудектом, у нее появился шанс. Тонкая ниточка надежды.
Надежды, которая обжигала. Лишала сил.
Надежды, справиться с которой в одиночку было невозможно.
А с кем ею поделиться, Ирина не знала.
И это сводило ее с ума.
ГЛАВА 11. КЛАЕМЬ
Утро началось с головной боли. Ирина вылезла с постели и по привычке взялась готовить себе кофе. Лучшее средство от утренней головной боли — это кофе. Крепкий, с сахаром. Ложечка кофе, три ложечки сахару. Одна или две ложечки горячей воды. Растереть хорошенечко, до белой пены, а потом добавить кипятку до края… жаль, подходящего аналога сливок не удалось найти… но это мелочи. Наверное.
Все равно с тем кофе, что довелось отведать у Алаверноша, не сравнить.
Ирина потерла виски. Ну его, этого Алаверноша. О нем лучше потом подумать. Когда голова болеть перестанет…
Ирина вышла на веранду. Холодный воздух бодрил. Да, осень на пороге. С каждым утром — все холоднее и холоднее… а погода ясная, ни одного облачка в небе. Видно, свое бабье лето есть на каждой планете. Но деревья не спешили менять свой серебряный наряд. Может быть, они вечно зеленые? То есть, вечно серебряные. И никогда им не стать багряными или золотыми…
Ирина тряхнула головой, отгоняя память. Память об улицах Ставрополя, о кленах и березах, о другой, привычной с детства, осени с дождями и ветром. Хотелось заплакать, но слез не было. Ни одной слезинки не осталось, только боль.
Болела голова.
'Рановато я проснулась, — подумала Ирина. — Надо было еще поспать…' Вернуться, прилечь? Неохота. Навряд ли получиться уснуть снова. А валяться просто так, считать в уме куриц, — неохота.
Шаги. Кому-то еще не спится… Собственно, тропинка, отмеченная бордюром из черных вродетюльпанов, была безлюдным местом. За нею сразу начинался глухой парк — высокие, до самого неба, деревья. Здесь мало кто ходил. Ирина тоже не любила. На веранде постоять — еще ничего. Но прогуливаться… ни за что. Слишком уж вид дикий, неприветливый. Неуютно.
Неизвестный прохожий вдруг выругался, мешая несколько языков. Потом пнул ногами камешки. А затем…
Ирина вначале подумала, что ослышалась. Но тут трудно было ошибиться. Незнакомец плакал. Тихо, отчаянно, давясь слезами, даже не пытаясь взять себя в руки. Понятно теперь, почему человеку захотелось прогуляться в одиночестве. Слезы — это знак слабости, а быть слабым в компании не самое приятное дело. Ирина осторожно выглянула из-за листьев и удивилась.
Кмеле. Точно, она. Все в той же растрепистой одежке сорванца-охламона. Понятно, почему плачет. Всыпали ей, надо думать. Не без этого. Клаверэль барлаг не из тех, кто словами бросается. Как он тогда… 'девчонку ищем и скоро найдем…' Нашли, разумеется. Не Кмеле с ее подростковыми комплексами от спецслужб Анэйвалы прятаться. Нашли, всыпали, и она ревет теперь белугой. 'Не мое это дело, — подумала Ирина. — Нечего лезть…'
Вспомнился вдруг вчерашний наркотический дурман. И как все шли мимо, глаза в сторону пряча. Один Алавернош не стал отворачиваться… хотя вот уж о ком думать сейчас тошно было до невозможности!
— Кмеле, — Ирина осторожно тронула девочку за плечо. — Ты в порядке?
Та пробурчала в ответ что-то невразумительное. Вид у нее был, конечно, аховый. И пахло от нее не цветами.
— Слушай, — сказала Ирина, пытаясь сообразить, пьяна Кмеле по-прежнему или дурь из нее уже выветрилась. — Пошли ко мне. Умоешься для начала. А там посмотрим…
— Не хочу, — уперлась она.
— Перестань, — строго сказала Ирина. — От тебя дурно пахнет. Помыться уж точно не помешает. И платье выстирать — тоже.
Кмеле потянула носом и промолчала.
— Ну, пошли, пошли… хватит из себя дурочку-то строить. Тебе это не идет. Пойдем.
— Слушай, тебе чего от меня надо? — окрысилась девочка. — Отстань, отвали…. Без тебя тошно…
— Ничего мне от тебя не надо, — сердито сказала Ирина. — Не хочешь — как хочешь. Я тебе не мамочка, заставлять не собираюсь. Охота в грязи сидеть, под себя гадить да сопли пускать, — на здоровье!