Капитан сделал паузу, подыскивая нужное слово. Но так и не нашел его — вернее, забыл закончить свою мысль. Шестаков, этот пожилой, штатской внешности человек, который старался не проронить слова, когда речь шла о «чистой» артиллерии, вдруг преобразился. Морщины на лбу сломались, стянулись к переносью. В сузившихся глазах мелькнул колючий огонек. Резко поднявшись с топчана, Шестаков проговорил:
— Не психологизм, а психология нашего человека, бойца. Пушки и фронт — это тоже для людей, ради их будущего… Вам теперь некогда, я зайду после.
И ушел, без стука прикрыв дверь. Капитан встал со стула. Глядя на дверь, поправил шапку. «Ого! — подумал он. — Вот это разговор. И, видно, будет продолжение». Подумал без всякой обиды на своего заместителя, скорее с досадой на себя. «Не надо было коситься на часы, сказать бы просто, что тороплюсь в район стрельб. А то поучать вздумал походя. Нехорошо!»
Вошел Громов, доложил, что разведчики и радист ждут в штабе. Капитан пристегнул к ремню полевую сумку, вышел за Громовым из землянки.
В два часа ночи три орудийных расчета были подняты по тревоге. В темноте, по намеченному заранее маршруту, машины вывезли орудия в район стрельб. До рассвета были закончены земляные работы. Хотя в этом районе мирных жителей не было, капитан все же выслал с юга и с севера по наблюдателю с красными флажками. Метрах в семистах перед орудиями тянулось болото с порослью чахлых березок, с сухим камышом. Удобное место: если снаряд пойдет выше, он плюхнется в болото. Ближе к орудиям было ровное поле с редкими кочками.
В восемь часов утра, после завтрака и короткого отдыха капитан подал команду «К бою!». Расчеты бросились из укрытий к орудиям. Стрелять первым имел право тот расчет, который покажет наименьшее время в выполнении команд «К бою!» и «Отбой!». Капитан с часами в руках обходил орудия, записывал результаты. Все три расчета в нормативы уложились, но первый и второй показали одно и то же время — секунда в секунду. Можно было начинать, но капитана позвали к телефону. Сержант-наблюдатель доложил, что у водителя не ладится: при заезде тяжелая проволока цепляет за землю, и макет танка от рывков опрокидывается. Капитан велел заменить проволоку телефонным кабелем.
Подойдя к первому орудию, капитан обратил внимание на наводчика, рослого, атлетически сложенного сержанта с чуть выпуклыми нагловатыми глазами. Наводчик, прислонясь к щиту орудия, вместо того чтобы хлопотать, как другие, у панорамы, потешал бойцов каким-то анекдотом.
— Что это за балаган? Как фамилия? — спросил капитан, закипая от гнева.
— Крючков, наводчик первого орудия первой батареи, — доложил сержант, небрежно взяв под козырек.
— Почему не готовишься к стрельбе?
— На ловлю едут — собак не кормят, товарищ капитан. Их надо кормить заранее, — ответил Крючков, глядя в глаза командиру дивизиона.
Капитан опешил. Несколько секунд он молчал, не отводя взгляда от лица Крючкова, и вдруг понял, что кричать не надо.
— Хорошо. После стрельб поговорим, — сказал он спокойно. — А стрелять вы будете последним.
Когда капитан шел к соседнему орудию, он расслышал слова Крючкова: «Вот, значит, я и говорю ей: „Радость моя, Машенька!“ А она…»
«Нет, каков мерзавец! Ну погоди, после стрельб я тебе зачту и собак, и Машеньку, и еще кое-что», — подумал капитан, вспомнив свой недавний разговор с заместителем по политчасти. Он поднес к глазам бинокль, проследил, как движется теперь макет. Хорошо. Плавно.
Стрельбу начало второе орудие. Пробный снаряд попал в цель. Но из трех зачетных только последний угодил в макет. Удовлетворительно. Третьему орудию не повезло: пробный снаряд — мимо. Это значило: час тренировки в наводке по игрушечному макету, который боец возил на веревке перед орудием.
Последним стрелял Крючков. По команде он взял нужное упреждение. Макет двигался быстро, под углом в сорок пять градусов. Ведя перекрестие панорамы впереди «танка», чтоб как можно точнее выдержать упреждение, Крючков исчерпал возможности поворотного механизма и дал знак пальцем пожилому бойцу — прави́льному. От волнения тот сделал слишком большой доворот. Крючков стал лихорадочно вращать маховик в обратную сторону, опасаясь, что макет остановится у границы полигона до выстрела. Это было бы равносильно промаху. И Крючков выстрелил. Мимо!
— Прекратить стрельбу. На тренировку! — приказал капитан, стоявший у орудия. И хотя он видел, что виноват в промахе прави́льный, не удержался, добавил: — Это вам не про Машеньку рассказывать!