— Случалось, не скрою, какая-нибудь сестричка или прочая единица из младшего персонала никак не хотела оценить моих достоинств. Да. Изведешься весь, ночей не досыпаешь, вкус к лекарствам пропадает, и они на организм обратное действие оказывают, а она — ноль внимания! Только улыбается и плечиками пожимает: не понимаю, мол, какими вас еще медикаментами кормить! Вот тогда, как говорят хирурги, идешь на крайнее средство. Изловчишься и без всяких предисловий влепишь поцелуй в насмешливые губки. Как полагается, расплата наступает сразу, без волокиты. И должен вам заметить, чем затрещина звонче — тем лучше.
— А совсем бы тебя какая пристукнула — еще б лучше было, — вставил солдат с больным пальцем.
— Это вы зря, коллега, да и не в том речь. Тут тактический маневр — и ничего больше… После, значит, оскорбления действием с ее стороны должно прийти раскаяние, а за раскаянием — жалость… А коли женщина пожалела — это, считай, что сценарий готов. Дальше главное — игра артиста. Ну и играешь в меру своих способностей. Лежишь на койке ни жив ни мертв, глаза печальные, со слезой, в потолок заведены. Голос у тебя — тьфу, дьявол, даже самому не верится! — делается каким-то минорно-воркующим, а вместо пауз — вздохи: вроде бы сожалеешь, что не совладал ты давеча со своей страстью. От пищи, если, конечно, есть в тумбочке тайные припасы, рекомендуется отказываться напрочь. Чем больше жертв — тем желанней победа! Пройдет так день-два, значит, глядишь, во время ночного дежурства и присядет к тебе на койку она: «Скажи, Аркаша, отчего ты такой странный?» Тут надо вести рассказ жалостный, больше напирать на одиночество, на разбитые надежды и тому подобное. Во время рассказа не забываешь, конечно, поглаживать ее ручку вроде бы так, между прочим.
— А дальше? — спросил, замирая от любопытства, молодой солдат с «резями» в животе.
— Что ж дальше? Дальше последний штрих, как говорят художники, и картина оживет. Вот был у меня случай, еще в финскую… — начал было Крючков, но, глянув вперед, с сожалением сказал:
— Доскажу потом, а сейчас мы, кажется, у цели… Свистать всех наверх!
В прихожей санчасти их встретил санитар-бурят неопределенного возраста. Собственно, он только повел глазами в сторону вошедших, но не поднялся от печки, у которой лежал на земляном полу, флегматично поглядывал на тлеющие угли и посасывал крохотную трубочку.
— Привет доктору медицины! — приветствовал его Крючков. — Что нового в академии наук?
Санитар никак не ответил на приветствие.
— Доложи врачу, что прибыли на прием. — Ее нету, — сказал, наконец, бурят.
— Как нету?
— А так. Ушла.
— Будем ждать, — решил Крючков. — Рассаживайся, убогие, закуривай.
Когда все расположились на полу вокруг печки, Крючков обратился к санитару:
— А что, ученая голова, в каком чине твой шеф?
Трубочка у бурята была маленькая, величиной с наперсток. Она требовала к себе постоянного внимания. После нескольких затяжек бурят выколачивал ее о полено, доставал из кармана ватных штанов засаленный кисет, порывшись в нем, извлекал щепотку махорки, осторожно заправлял трубку, доставал щепочкой уголек из печки, клал на махорку и опять начинал раскуривать, после чего убирал кисет в карман. Через пять минут вся процедура с неумолимой точностью повторялась снова.
— Э, да ты, брат, философ! — воскликнул Крючков, так и не дождавшись ответа на свой вопрос. — Так какой же у нее чин все-таки?
— Старший лейтенант. А что?
— Нда-а, — разочарованно протянул Крючков. — Это зачем же старший? С нас бы и младшего хватило.
— А это ты ее опроси, — сказал санитар, доставая кисет из кармана, и, покосившись на Крючкова, добавил: — Коли она с тобой говорить захочет.
— А ты свои мысли вслух не отрыгивай! — вскипел Крючков. — Подумаешь мне, фельдъегерь нашелся! Лорд — хранитель печати!
Столь ценный совет Крючкова пропал впустую, потому что и без того санитар снова занялся своей трубочкой и не обращал на Крючкова ни малейшего внимания. Среди всеобщего молчания снаружи послышались шаги, скрипнула дверь, и в землянку вошла она.
— Встать! Смир-р-на! — гаркнул Крючков так, словно перед ним был полк, построенный в две шеренги.
— Товарищ старший лейтенант медицинской службы, группа бойцов из отдельного артиллерийского дивизиона прибыла в санчасть для амбулаторного лечения. Докладывает сержант Крючков!
Мысленно подготавливая этот напыщенный и пространный доклад, Крючков рассчитывал на то, что старший лейтенант прервет его, скажет «Вольно!» и улыбнется. Таким образом первый контакт будет установлен и нужный тон найден. Но напрасно Крючков во время рапорта «ел глазами начальство». На молодом лице ее не было ни подчеркнутой строгости, ни намека на фамильярность. Она сказала четко, ровно: