Уже направляясь к двери, вспомнил, достал из кармана шинели сложенную газету. Положил на стол.
— Чуть не забыл, еще вот газетку велено. Свежая, пять дней как из Москвы.
Когда Баранов, проводив старшину, подошел к печке и открыл дверцу и на его бронзовом лице и на наружной двери заплясали огненные блики, землянка Беловодской уже не казалась нежилой, и кровать с чужим жестким матрасом уже не пугала.
Баранов принес чайник, и стали пить чай. Беловодская сказала:
— Надо нам ящик достать с крышкой, чтоб замок можно было повесить.
— На что?
— Сильнодействующие лекарства положено под замком и печатью хранить.
— Печати нет, а ящик добудем, — сказал санитар.
— И еще, — продолжала Беловодская, — что-то я у вас ни капли спирта не нашла.
Санитар не ответил на вопрос, но, словно что-то вспомнив, вышел из землянки. Скоро он вернулся с запотевшей бутылкой в руках.
— Вот, сберег, — улыбнулся он. — На улице хоронил. Акима Петровича — фельдшер до вас — к вечеру рана беспокоила, он и потреблял. А с утра голову начинал лечить… Ну ладно, спите, заморилась, однако, с дороги.
Прикрывая за собой дверь, Баранов напомнил:
— Коптилку погасите — дверь отворите, а то к утру замерзнете… — И совсем некстати добавил: — А дочь моя в Улан-Удэ работает, письмо вчера получил. Ну, спите. В случае чего — я тут.
Беловодская сняла портупею, подвинула стул к кровати, положила на него пистолет. Потом, вернувшись к столу, взяла таблетки веронала и спрятала их в банку, на прежнее место.
В эту ночь она спала хорошо. Ей снились лошади на зеленых лугах и впервые за много ночей не снились немцы. Под утро, когда в землянке стало холодно и она, сжавшись в комок, все натягивала на голову одеяло, ей сквозь сон послышалось, как кто-то подошел и осторожно накинул на нее шинель.
Под вечер Костромин и ординарец Громов, оба в белых маскировочных халатах, вышли из кустов на левый фланг дивизиона. Оба со сдвинутыми на затылок шапками, разгоряченные от ходьбы по глубокому снегу. И веселые. Заговорил Громов:
— Здорово бомбанул фашист. Из двенадцати орудий пяти как не бывало! И орудийные окопы будто свиньи изрыли.
— Поди, воронки считал? Сколько? — спросил капитан.
— Больших — двадцать, поменьше — шестнадцать, — не задумываясь, ответил Громов.
— Это хорошо.
Несколько минут лезли по снегу молча, шумно дыша. На ватных брюках голенища сапог сидели туго, но все же снег набился. Выбравшись на тропу, чуть отдохнули, пошли опять.
— Хорошо то, что ты наблюдателен, Громов, воронки сосчитал, — сказал Костромин с угасавшей веселостью. — Хорошо, что немцы бомбили позиции ложные.
— А что плохо, товарищ капитан?
— Да пока ничего. Ложные ровики ночью поправим. «Орудия» опять наладим.
Вышли на дорогу, не очень укатанную, с чешуйчатыми следами шин. Поскрипывал снег под сапогами звонко, будто кто-то третий шел сзади в модных скрипучих ботинках. Было начало апреля, но морозило. С северо-востока небо затягивало плотным пологом снеговых туч — оттуда, на большой высоте, шел ветер. Внизу пока было тихо, но закат горел неспокойно, и по снегу скользила зыбь — то синие, то красноватые тени.
Громов шел справа. Он ускорил шаг, чуть вышел вперед, чтоб видеть лицо Костромина, сказал задорно, все о том же:
— А здорово мы фашистов обманули!
— Здорово, — капитан машинально повторил словечко ординарца и добавил задумчиво: — На этот раз.
Костромин вспомнил сосущий страх, который охватил его на наблюдательном пункте, когда он в полдень увидел «юнкерсы», свалившиеся с большой высоты на район дивизиона. Он вспомнил, как вспотевшей ладонью сжимал телефонную трубку и ждал после бомбового удара сведений из своего штаба. И радость он вспомнил — когда дежурный доложил, наконец, что немцы «обработали» ложные позиции.
— Ты, Громов, иди в батарею, а я к водителям схожу, — сказал капитан и, сняв белый халат, отдал его ординарцу.
Они уже были вблизи батарей, и было светло, поэтому оба спрыгнули в развилку траншей. Громов пошел налево, капитан — направо. Он хотел посмотреть, хорошо ли замаскированы автомашины, и приказать водителям быть наготове. Может, придется переезжать на запасные позиции. Сегодня немцы бухнули бомбы зря, а завтра… Черт их знает!
Капитан шел по траншее осторожно, чтоб не испачкать глиной шинель. На дне траншеи местами стояла вода, но грязь на брустверах схватилась ледяной коркой.
Навстречу Костромину из-за поворота траншеи вышла Беловодская. Почти столкнулись. Капитан встречал ее иногда в штабе, в подразделениях, мельком обменивался несколькими фразами. Но ни разу не поговорил и пяти минут. И вот теперь ее лицо совсем близко, смуглое, смущенное от неожиданной встречи. Шапка со звездочкой великовата. Нет, шинель и шапка в пору, это плечи узкие, непривычные для глаза.