— Верно, кок! — перекрыл всех веселый голос. — К порции каши по ведру чаю, и квит!
Солдаты — их было человек восемь — облепили кухню, пытаясь за ногу сдернуть незадачливого повара. Тот увертывался, поднимая то одну, то другую ногу. Шестакова никто не заметил, кроме рослого, статного сержанта, который с пилой под мышкой стоял на крыше землянки. Сержант невозмутимо наблюдал за происходящим и давал советы:
— Поварешкой действуй, кок, поварешкой! Погибнешь за ни понюх табаку! А ты, эй, нападающий, не хватай враз за две ноги — в котел упасть может. Левой его, кок, левой лягни!
— Прекратить! — крикнул Шестаков.
Солдаты, застигнутые врасплох гневным окриком, отскочили от кухни. Наступила тишина.
— Где старшина? Почему раздаете пищу без старшины?
Кискин, долговязый, нахохлившийся, стоял у кухни и молчал. Молчали и остальные. Не торопясь, с крыши землянки сошел сержант и развязно пояснил:
— Гурманы эти самовольно пришли. Из пополнения они, и закон им не писан. А сухопутный кок по доброте душевной всех отоварил. Тем более кашка, видать, все равно того… неходовая…
— А вы кто? — с трудом сдерживаясь, спросил Шестаков.
Сержант вдруг со звоном опустил пилу, четко и с каким-то изяществом вскинул руку к головному убору, отрапортовал без запинки:
— Сержант Крючков, наводчик из первой батареи, отбывает текущий внеочередной наряд на кухонных работах. От своей кухни отлучился по причине заготовки дров.
— Кто наложил взыскание?
— Командир батареи.
— За что?
— За нарушение формы одежды.
Из кустов вышли два солдата. Они волокли за комель спиленное дерево. Крючков опять взял пилу под мышку, сказал независимым тоном:
— Так что я не по этой части, товарищ старший лейтенант. Наше дело — дровишки, вода, помыть-подтереть. А дебош подавлять — не облечен властью, так сказать.
И пошел, играя глазами и позванивая пилой.
Шестаков достал из полевой сумки завернутую в газету деревянную ложку и подошел к солдатам, столпившимся в сторонке. Все заговорили разом, жалуясь на повара, услужливо поднося котелки. Шестаков попробовал из одного котелка, из другого. Поморщился. Каша была пересолена крепко. Спросил фамилию солдата, показавшегося наиболее расторопным, приказал:
— Назначаю вас старшим. Отведите бойцов в батарею и доложите старшине о прибытии. Скажите, что вместо каши на ужин будет сухой паек.
Солдаты ушли. Только тогда Шестаков подошел к повару. Тот старательно очищал щепкой колеса кухни. Взгляд виноватый, растерянный.
— Как же это так, товарищ Кискин? — спросил Шестаков. — Ведь вы говорили, что в ресторане работали и редкие блюда готовили.
— Честное слово, работал, — тяжело вздохнул повар. — Только там и посуда другая и условия… Хотел я от кома соли отломить кусок, а весь ком в котел и ухнул. Виноват, товарищ старший лейтенант.
— Ну вот что, — сказал Шестаков, решив окончательно, что отстранять повара от работы нельзя, потому что заменить его некем. — На первых порах закладывать продукты в котел будете вместе с поваром из второй батареи. Он вам покажет и величину порций, чтоб не просчитаться при раздаче.
Кискин повеселел — он, видимо, ожидал худшего. Шестаков пожелал ему успеха и поспешил на склад, опасаясь, что кладовщик без накладной не выдаст третьей батарее сухого пайка на ужин. Со склада опять зашел на кухни, посмотрел, как получали ужин вторая и первая батареи. Отчитал дежурного по пищеблоку за инцидент с Кискиным, поговорил с поваром второй батареи, обязав его помочь коллеге.
Мелкие, чаще всего непредвиденные дела. Но устаешь от них не меньше. И сколько таких дел впереди, даже во время затишья на фронте.
Шестаков свернул на другую тропинку, хотел зайти к себе в землянку, чтоб выпить чаю и часок отдохнуть. Но остановился: куда-то надо пойти, что-то сделать… Ах да, этот сержант. Что-то в нем странное: слово «гурманы», прекрасная выправка и… наряды вне очереди.
Шестаков зашел в землянку к командиру первой батареи и спросил его о Крючкове.
— Крючков? — переспросил комбат и поморщился. — Этот Крючков у меня вот где сидит, — он хлопнул себя ладонью по шее. — Штрафник он, темный тип. В личном деле только справка из штрафного батальона, а все прочее осталось в части где-то в Монголии. Сам он говорит, что был младшим лейтенантом. Но ведь ему верить! В общем терплю я его лишь потому, что он наводчик неплохой. А так, — комбат вдруг разгорячился без видимой причины, — выгнал бы его к чертовой бабушке!
Шестаков, пожилой человек, полюбил командира первой батареи, молодого, энергичного кадрового артиллериста. Ему даже горячность командира была приятна. Улыбнувшись, Шестаков спросил: