Чуть переиначив, он повторял слова матроса Балашова из любимого фильма «Мы из Кронштадта».
Капитан одним прыжком выскочил обратно из ровика и заорал хрипло, чужим голосом:
— Крючков, в укр-рытие!..
Крючков оглянулся, и его словно сдуло в глубокий ровик.
Земля вздрогнула, раскололась сразу в нескольких местах.
Десять минут две батареи минометного дивизиона били беглым огнем по небольшому клочку земли, где в двух узких ровиках, оглушенные и полузасыпанные землей, лежали два человека. Пудовые мины уходили высоко в небо и падали оттуда почти отвесно на оба склона высоты, срезая осколками начисто траву, цветы, кустики. Осколки, сталкиваясь на лету, визжали, обессиленные, сыпались стальным дождем, еще горячие, в окопы. Траншеи и ровики затянуло удушливым дымом с запахом жженого сахара и резины.
Капитан лежал вниз лицом на дне узкой щели. Он мог думать только об одном: мины рвут в клочья врагов, уже почти совсем одержавших над ним победу.
— Хорошо, хорошо! — беззвучно шептал капитан пересохшими губами…
И вдруг все оборвалось.
«Конец!» — успел подумать капитан и замер. С минуту он лежал в оцепенении, без мыслей, без чувств. Потом, услышав шорох осыпавшейся в окоп земли, сообразил, что то страшное, что он принял за конец, была тишина. Открыв глаза и повернув голову, капитан увидел над собой прямоугольник мутного неба, увидел струйку сухой земли, сыпавшейся на него сверху. Показалось, что струя земли начала расти, что она вот-вот похоронит его живым в этом ровике. Капитан рванулся, выскочил из ровика.
В трех шагах, в слившихся воронках от мин, сидел Крючков, без каски, положив автомат на колени. По щеке и шее у него текла кровь. Озираясь по сторонам, он разрывал зубами индивидуальный пакет и ругался:
— Черти! Дьяволы! Ублюдки фашистские! До чего обнаглели — лезут обязательно туда, где Крючков! Как будто нельзя подохнуть смертью храбрых в другом месте! Пол-уха срезало. Ну куда я теперь, корноухий? Вся карьера — к свиньям собачьим! Прощай, свет, прощайте, дамы! Теперь хоть рта не закрывай, ори, что ты герой, а все — мурло, с обгрызенным, как у кота, ухом!
И хотя оглохший Крючков отводил душу во все горло, капитан с трудом разбирал слова, потому что уши у него завалило и в них стоял ровный зудящий звон. Он помог Крючкову завязать бинт на затылке и, спрыгнув в окоп, высунулся из-за низкого бруствера. Вблизи живых немцев не было. Кругом сизая, опаленная минами земля, неглубокие воронки и трупы. Их было много. В разных позах, по-разному истерзанные, они все-таки напоминали о стандарте: все рослые, в одинаковых касках, с одинаковыми автоматами. Вдали, перебежками, отходила небольшая группа оставшихся в живых. Капитан бросился к телефону.
Связи опять не было. Капитан поискал глазами Крючкова, но тот исчез. Капитан стал в бинокль осматривать местность.
Наши полки уже отошли на исходные рубежи. Немецкая артиллерия молчала, наша — тоже.
Капитан не слышал шагов и вздрогнул, когда Крючков тронул его за плечо. Он сказал что-то, но капитан не расслышал. Тогда, догадавшись, Крючков наклонился и прокричал капитану в ухо:
— Связь наладил. Тут, рядом совсем. В трех местах была порвана. — И, указывая пальцем на удалявшихся немцев, спросил: — Достанем, товарищ капитан?
— Попробуем.
Капитан передал по телефону команду, снял с шеи бинокль, протянул его Крючкову:
— Давай корректируй!
Сам он нагнулся к телефону.
— Какой КУ?[7] — спросил Крючков, не отрываясь от бинокля.
— Ноль пять.
— Правее ноль пятнадцать, огонь! — скомандовал Крючков.
Когда он перешел на поражение цели, капитан взглянул в бинокль.
— Хорошо. Дай еще четыре снаряда — и хватит.
С огневой позиции Алексей Иванович передал, что командиры первой и второй батарей заняли свои наблюдательные пункты и что командир дивизии приказал прекратить огонь.
— Сматывай, Крючков! — сказал капитан. — Пошли на огневую.
Крючков, не снимая с шеи бинокля, отключил телефон, взял катушку. Она была покорежена и не вращалась.
— Черт с ней, брось! — крикнул капитан. — Бери телефон, пошли.
Они шли прямо через высоту, вдоль телефонного провода. Здесь точно так же земля была опалена, даже мелкие кусты и трава срезаны минными осколками. У телефонного провода лежал мертвый телефонист. Но убитых немцев здесь не было. Значит, успели еще до обстрела убраться…
«А ведь я мог отступить, если б знал», — подумал капитан. Но это теперь не имело никакого значения.