Костромин достал из санитарной сумки бинт, вату и флягу с водой: разомкнул плотно сжатые зубы Юлии Андреевны, влил ей в рот немного воды, стал смывать кровь на голове. Вдруг ему показалось, что ресницы ее дрогнули.
Костромин отшвырнул в сторону бурый комок ваты, наклонился к самому лицу девушки, только теперь догадался расстегнуть ей ворот. Потом, что-то сообразив, он сунул руку под гимнастерку, на ощупь расстегнул другие пуговки. Протер ей щеки и шею смоченной из фляги ватой. Она глубоко вздохнула.
Костромин почувствовал, как плотный комок подступил к его горлу. Он хотел проглотить его, но не смог и огляделся по сторонам. Каска на голове стала тяжелой, давила. Он сорвал ее, бросил в траву, сел. Приподнял за плечи Юлию Андреевну, стал целовать ее губы, щеки, глаза. Он не стыдился своего лепета:
— Как же ты, девочка моя… жива… жива все-таки…
Она открыла глаза и глядела на него смущенно, беспомощно.
— Живы? — спросила она.
— Да, да, живы…
Он прижал ее голову к своей щеке и умолк.
— А там как? — слабым движением руки она указала в сторону наблюдательного пункта.
— Там живых нет.
Юлия Андреевна приподнялась, села. По лицу ее опять разлилась бледность. Она взяла Костромина за руку, спросила испуганно:
— Ты ранен? У тебя кровь на щеке.
Костромин провел ладонью по лицу.
— Нет. Это твоя кровь, когда нес.
Она опять опустилась на траву. Костромин сказал:
— Нам надо идти. Я понесу тебя.
— Нет, пойду сама. — Она отпила воды из фляги. — Я просто угорела от дыма, а на голове — царапина. Может, когда падала в ровик.
Костромин помог ей подняться, и они пошли. Шли медленно, обнявшись и пошатываясь, обходили воронки, спотыкались о рваные, острые куски металла, впившиеся, как клещи, в землю.
Когда остановились отдохнуть, она сказала:
— Там, за холмом, Громов. Ранен в грудь, я перевязала его.
— Я знаю. Он будет жив?
— По-моему, да. А телефонист ваш убит.
— Я видел.
Опять шли молча, экономя силы. Шли тем же путем, каким Юлия Андреевна пробиралась на НП с Крючковым. Вон и ряды сосен. От них длинные тени — солнце садилось.
Со стороны огневых позиций донесся орудийный выстрел, сразу же за ним — взрыв. Значит, стреляли по очень близкой цели.
— Что это? — спросила Юлия Андреевна.
Прокатился еще выстрел, сдвоенный разрывом снаряда. Еще и еще. Вот ударили почти одновременно несколько орудий. И все смолкло.
— Похоже — по танкам, — проговорил Костромин, напряженно прислушиваясь и вглядываясь в ту сторону, где за холмами были батареи. — Но… откуда танки? Ничего не понимаю.
Заметив нерешительность на его лице, Юлия Андреевна сказала:
— Ты беги. На огневую. Я дойду одна.
— Наконец-то! — сказал он, увидев небольшую группу бойцов.
Костромин и Юлия Андреевна пошли им навстречу. Это были связисты и санитары. Телефонист подключил аппарат к линии и передал трубку капитану.
Через минуту отозвался Алексей Иванович.
— Ты!.. Живой… — Некоторое время в трубке слышно было только дыхание, потом тревожный вопрос: — А Юлия Андреевна?
— Со мной, рядом.
— Живая? — обрадовался — Так… так, так…
— Что там за стрельба у вас? — спросил капитан.
— Два танка подбили. Откуда они — ума не приложу, — смущенно проговорил Алексей Иванович.
Капитан подозвал санитара, указал глазами в ту сторону, где лежал Громов, попросил:
— Вы поосторожней с ним, не потревожьте повязки.
Потом они пошли дальше. Костромин поддерживал Юлию Андреевну, старался идти с ней в ногу. Она, закусив губу, держалась неестественно прямо. На бледном лбу — капельки пота. Ее мутило.
Чем ближе подходили к огневым позициям, тем яснее становилась картина недавнего боя. Воронки от снарядов местами сливались, образуя большие плешины, похожие на лесные делянки, где только что корчевали пни. Как от пожарища, от воронок еще тянуло запахом гари. По этим следам бушевавшего здесь огня капитан представлял себе силу артиллерийского обстрела.
Скоро начали попадаться подбитые танки. Здесь их били прямой наводкой, на постоянном прицеле. Некоторые машины еще дымились, и горьковатый дымок поднимался струйками в тихое вечернее небо. Почти у каждого танка лежали трупы немецких танкистов и автоматчиков.
Вон и Алексей Иванович — спешил навстречу, почти бежал. Костромина он обнял с ходу, по-мужски, Юлию Андреевну притянул к себе с отеческой нежностью.