Чем ближе к полудню, тем зной становился невыносимее. Небо было пепельно-серым, без единого облачка, и дождя не предвиделось.
Горячая, как зола, пыль клубами поднималась из-под сотен колес и ног, плотным слоем ложилась на людей и машины. В открытые окна кабины «студебеккера», где рядом с водителем сидел Костромин, тянуло духотой, как из натопленной печки. Водитель машинально покручивал «баранку», с трудом преодолевая дремоту, и уже не пытался вытереть пот, который грязными ручейками струился у него по лбу и щекам за расстегнутый ворот гимнастерки.
Костромина тоже клонило ко сну, и он по временам словно проваливался в бездонную яму, теряя ощущение времени. Мысли текли лениво, настоящее переплеталось с давно прошедшим и, казалось, навсегда забытым. Да и о чем думать? О прошлом не стоит, о будущем, пока идет война, — преждевременно, а настоящее — предельно ясно: колонна движется, команд пока никаких, значит, все в порядке.
Под рокот мотора Костромин на секунду провалился в пустоту, и из темноты выплыло лицо Юлии. Оно стало предельно четким, до мельчайшей черточки, и вдруг дрогнуло, расплылось, пропало — машину тряхнуло на ухабе, и Костромин открыл глаза.
Почти неделю он не виделся с Юлией. Ее хотя и оставили в том же полку, но войска двигались днем и ночью, и не было возможности отлучиться от своего подразделения. В последний раз он провел с нею полчаса. Ночью, на опушке леса, когда полк остановился на короткий отдых. При расставании не условились о будущей встрече: это от них не зависело. И вот почти неделя прошла, а встречи не было, и тоска Костромина росла. К тоске примешивалась тревога — не случилось ли чего?..
Колонна вдруг остановилась. Водитель, не выключая мотора, вылез из кабины, подошел к радиатору, пощупал его. Костромин тоже вышел. Впереди ничего не было видно: голова колонны утопала в облаках пыли.
Привал был не вовремя. Солдаты и офицеры прохаживались около своих машин, поглядывали вперед, ожидая известий о причинах задержки. Пехотинцы, радуясь остановке, как шли, строем, так и располагались на запорошенной пылью траве. Отдыхали, закуривали.
Подошли Алексей Иванович и командир первой батареи. Капитан поздоровался с ними за руку, спросил, как дела.
— Ничего, движемся, — сказал Алексей Иванович.
— Одна машина со снарядами с утра отстала, но сейчас догнала колонну, — доложил командир батареи.
Алексей Иванович достал из кармана чистый носовой платок, вытер лицо, платок стал грязным.
— Ну и пылища! Прямо не знаешь, радоваться ей или ругаться.
— Чему же тут радоваться? — сплюнул комбат. — Черт бы побрал это пекло!
— Это как сказать, — улыбнулся Шестаков, — пекло пеклом, а дороги дорогами. Представляешь, что будет, когда пойдут дожди?
— Н-да, дорожки тут не стратегические! — согласился комбат. — Одно утешение — немцам приходится довольствоваться тем же.
— Утешение не без оснований, — рассмеялся Алексей Иванович. — Вы мне напомнили слова одного солдата, который рассуждал примерно так: зачем это воевать танку против танка, пушке против пушки, когда силы-то их приблизительно равны, точно так же, как силы двух людей, вооруженных дубинами? Не проще ли «сократить дроби», как он выражался, и лупить друг друга дубинами?
Перекатываясь, подхватываемая десятками голосов, донеслась команда: «Командиры подразделений, в голову колон-ны!»
Капитан, захватив с собой двух бойцов-связных, вместе с комбатом побежал вперед.
Через полчаса артполк занял боевые позиции справа и слева от дороги, в лощине.
Пришел приказ занимать оборону.
Капитан Костромин, чтобы дать отдых измученным бойцам, организовал земляные работы посменно. Солдаты, выполняя приказ, неохотно брались за лопаты, некоторые ворчали:
— Уперлись, значит. Опять в землю, как кроты, полезли.
— А фриц тем временем очухается и огоньку поддаст, чтоб мы, значит, веселей рыли.
— Это уж как пить дать…
Хрипловатым, спокойным басом старшина первой батареи вразумлял рьяных приверженцев исключительно наступательной тактики:
— Хватит нюни распускать, пустомели. Да и на крота нечего поклеп возводить. Крот — он животный умный, хитрый, да и за себя постоять умеет. Много ли кто из вас крота живьем ловил?
Не дожидавшись ответа от сбитых с толку солдат, старшина продолжал:
— И не мешало б нашим некоторым автожеребчикам, то бишь водителям, у крота поучиться. А то задними скатами — брык, хвост трубой — и пошел чертоломить. Овраг не овраг, трясина не трясина, как раз к черту на рога! А как захряснет где-либо, так и начнет этак жалобно ржать — подавать сигналы: спасайте, пропадаю!