— Ха, бандиты! Пусть они нас боятся. Вон нас сколько — дивизия!
Однажды они встретили отряд военных, выехавших, как оказалось, на поимку бандитов. Отряд насчитывал всего человек двенадцать, но кони у них — огонь, от таких не уйдешь. И запасные есть — как раз два. Для него, Яшки, и для Володи. Как бы это командиру намекнуть, что они ничуть не хуже умеют ездить на конях, чем его бойцы, — зря, что ли, в колхозе два месяца работали? Кто коней купал? Яшка. Кто за почтой мотался, повестки развозил? Опять же он.
Будто подслушав эти его мысли, молоденький лейтенант задумчиво оглядел ораву запыленных, почерневших на безжалостном солнце ребятишек и сказал Николаю Петровичу:
— Держитесь к нам поближе. А для связи дайте пару пацанов постарше да посмелее. Идет?
И Яшка с Володей, гордые, что выбор пал на них, поступили в полное распоряжение командира отряда. Теперь можно было идти хоть на край света! Бандиты нипочем, и заблудиться опасности нет — шли по компасу и военным картам.
— Вода скоро, — заглянув в карту, сказал однажды лейтенант, — можно и на ночлег располагаться. Может, люди есть — юрты обозначены.
— А вон они виднеются, — приподнявшись на стременах проговорил Яша. И, пришпорив коня, поскакал первым.
Выстрел он услышал позже. Сначала что-то резко ударило по пальцам, сжимавшим повод, и в первый момент они будто онемели. Лишь когда потекла кровь, обожгло болью.
Их взяли быстро, бандитов, засевших в юртах и храбрых лишь при встрече с безоружными. Взяли без потерь, если не считать покалеченных пальцев на правой Яшкиной руке.
— Вот ты и отвоевался, браток, — сказал Яшке лейтенант и, поймав его недоуменный взгляд, пояснил: — Рука-то заживет, да только с такими пальчиками на фронт не берут.
Ну, это мы еще посмотрим! И Яша терпеливо подчинялся требованиям Мелиции Михайловны, которая, по его мнению, гораздо чаще, чем требовалось, промывала и перевязывала его рану, приняв на себя обязанности врача.
Красноармейский отряд проводил ребят до самой Волги. Переправившись на левый берег, повернули на север. И то ли потому, что повеяло прохладой — был уже конец августа, — то ли почувствовали наконец, что поход близок к завершению, идти стало легче. Все повеселели, и только Яшка был мрачнее тучи. На клочки разорвал бы он тех бандитов за свои пораненные пальцы! Хоть бы в левую, гады, попали, а то ведь в самую главную. Теперь он ни к какому делу не пригоден…
Но дело нашлось и для Яши. Когда добрались до Саратова, Николай Петрович, распределяя ребят по школам фабрично-заводского обучения, упросил дирекцию зачислить Загребельного Якова в группу поездных кочегаров.
Ни за что не поверили бы мальчишки с Ульяновской улицы, будь они живы, что это он, озорник и непоседа Яшка, распекает на собрании нерадивых и шалунов. А как же иначе? Он теперь комсомолец. Комсорг группы. И ответствен за каждого не перед кем-нибудь, а перед Сражающимся Отечеством!
Пройдет еще год, и Яков сумеет доказать членам комиссии, что годен к военной службе. И вскоре командир роты будет считать его самым незаменимым помощником. Так, во всяком случае, ему будет казаться.
Но кто бы мог предположить, что так удачно начавшуюся Яшкину военную карьеру погубит приобретенная с благословения любимого учителя специальность поездного кочегара: как совершенно необходимый народному хозяйству специалист Яков Власович Загребельный — вместе с другими железнодорожниками — будет демобилизован и отправлен по месту жительства за целый год до окончания войны.
Вот почему появился он в родном городе в первых числах мая 1944 года. Волнуясь, почти бежал, он на свою родную Ульяновскую. Только теперь, когда спускался по проспекту Семашко, нарочно грохоча сапогами, понял Яша до боли в сердце, как дорога ему эта милая улица, как соскучился он по всем ее обитателям, по друзьям-товарищам. По ворчуну Лопатину, по хлопотливой, всегда веселой Марии Ивановне, по строгой Ольге Федоровне, даже по той вредной бабе, которая — ей-богу, ни за что! — окатила его водой…
Во дворе пусто. Вышедшая на звук его шагов женщина смотрит так, будто он, Яшка, явился с того света. И что значит этот ее захлебнувшийся в слезах крик:
— Яшенька, хоть ты-то живой!..
От Анны Ивановны узнал он о последних шагах друзей.
Мария Ивановна очнулась от тишины. Она поднялась, медленно подошла к окну. Стекла были выбиты разрывом гранаты, осколки громко хрустнули под ногами, заставив вздрогнуть.
Светила луна, и тени, падающие от домов и деревьев, до неузнаваемости изменили двор. Тот самый, по которому несколько часов назад прошли в последний раз ее сын и его товарищи. Чтобы никогда больше не вернуться.