Как и откуда я лично пришел в сатиру и юмор? Начинал я как поэт в двадцатых годах на Кубани и на Дону, потом журналистика (фельетон и очерк), потом, после встречи с Евгением Петровым в Краснодаре и с его благословения, переход к прозе - юмористической, сатирической и к обычной.
Я недавно с большим интересом и удовольствием прочитал в "Литературной газете" высказывания Вениамина Каверина. По его словам, он писал и пишет лишь о том, к чему имел или имеет личное отношение, как действующее лицо либо как человек, знавший хорошо участников этих событий. Я принадлежу в этом смысле к таким же писателям, как В. Каверин, в особенности в чистой прозе. А в юморе и сатире? — спросите вы. Ну, во-первых, почему сатира и юмор - это не "чистая" проза? А во-вторых, самыми удачными (не только у меня, а у любого писателя- сатирика и юмориста) получаются те произведения, в которых он пишет о том, что его самого насмешило. Остальное - профессия или, еще хуже, ремесло. На мой взгляд, самая главная - иногда даже трагическая! — опасность для начинающего литератора-юмориста - это застрять на всю жизнь в низинах ремесленничества. Сколько я знал таких литераторов! И знаю!
Первым литератором-крокодильцем, с которым я познакомился - сначала заочно, в письмах, — был Лазарь Митницкий.
Я послал в "Крокодил" из Краснодара, где тогда трудился в качестве фельетониста в местной газете "Красное знамя", какие-то свои фельетоны и в скором времени получил очень любезный ответ из журнала за подписью Л. Митницкого, польстивший моему тогда еще юному тщеславию: "Напечатаем, давайте еще!"
В 1932 году, когда я уже перебрался в Москву и работал в газете "Водный транспорт", я познакомился с Л. Митницким лично. Он оказался симпатичным и добрым человеком, хорошо понимавшим свою задачу- привлекать к сотрудничеству в журнале литературную молодежь, тяготеющую к сатире и юмору, привлекать не с показным казенным гостеприимством, а душевно, просто и так, чтобы это было реальным делом.
Сам Митницкий был сатириком-публицистом. Все, что выходило из-под его пера, было весьма назидательно и гладко.
На моих глазах более чем за полвека сменилось семь главных редакторов "Крокодила" - М.3. Мануильский, М.Е. Кольцов, Г.Е. Рыклин, Д.Г. Беляев, С.А. Швецов, М.Г. Семенов, Е.П. Дубровин. Никого из них уже не осталось в живых. В 1985 году журнал возглавил сатирический поэт и литературовед А.С. Пьянов.
Михаил Мануильский, родной брат председателя Коминтерна Дмитрия Захаровича, был пожилой тихий человек со скорбными глазами. Я не запомнил его смеющимся или даже улыбающимся. На шумных сборищах темистов журнала, где обсуждались темы карикатур и шутливых рисунков и смеялись иногда до упаду, с его лица не сходило выражение скорби! Он выполнял свою руководящую роль. Его "бросили" на юмор, и он добросовестно делал свое дело.
Он не раз скорбно говорил молодому Виктору Ардову, читая его произведение, предлагаемое к публикации в журнале:
- Не кажется ли вам, Ардов, что тут вы не преодолели влияния мелкобуржуазной стихии?
Виктор Ефимович лишь улыбался в ответ:
- Мне лично не кажется, Михаил Захарович!
Михаил Захарович вздыхал и ставил на рукописи две буквы "в" и "н" - "в набор". Человек он был добрый и вверенных ему людей притеснять не любил.
О Михаиле Ефимовиче Кольцове, авторе знаменитого "Испанского дневника", человеке блестящем, обладавшем к тому же редкостным даром общительности и человеческого обаяния, у нас написано много, и я скажу лишь, что те пять лет - с 1934 по 1939 год - когда он был редактором "Крокодила", на мой взгляд, были золотым веком журнала.
Именно Кольцов пригласил меня на штатную работу в "Крокодил", и меня по его "тайному" указанию не загружали никакой мелкой, но необходимой для журнала литературной работой, а дали мне возможность спокойно заниматься главным: писать юмористические и сатирические рассказы.
У Кольцова была своя редакторская манера оценки и правки рукописи. "Зарубив" рукопись, он не писал резолюции на ней, а говорил автору или просил ему передать, что он, Кольцов, просит его еще раз (а надо будет, и еще один!) перечитать заново свое сочинение и самому дойти до понимания его непригодности для опубликования в таком виде. Можно спорить, насколько полезна для авторов такая манера редактирования, но мне она нравилась, и я в этом смысле к редактору Михаилу Ефимовичу Кольцову претензий не имею. А благодарен я ему остался, как говорится, "по гроб жизни".