Через много лет Дина вспомнит Ирочкины слова и в том невозможном, что лежит за пределами человеческого понимания, разума, сердца, сумеет остаться с ясной головой, не даст себя обмануть густому белому туману, создающему иллюзию падающего купола.
Шурке Бурцеву поручили делать раз в неделю международный обзор. Он готовил информации с удивительной для него тщательностью, но после каждой на плечи Дины как бы ложилась гора кирпичей. О чем бы Шурка ни говорил, все у него сводилось к одному: мир тонет в крови. Мир воюет. И никто не поправлял Шурку, не одергивал, не возмущался. Больше того, на переменах, по дороге домой Дина слышала те же разговоры о войне. Она по привычке отмахивалась от неприятных разговоров, но мысли лезли, тревожили, от них, как от голода, сосало под ложечкой.
— Борь, — спросила она однажды, наблюдая за тем, как брат переобувался. — Борь, война будет?
Борька целую вечность зашнуровывал ботинки, наконец высказался:
— Столкнулись два класса: лоб в лоб. Не разойтись без драки.
Господи, и Борька! И он о том же. Но почему, почему нельзя обойтись без драки? Человеку все дано, чтобы договориться. Сядьте за круглым столом. Вы хотите мирового рынка, господа? А мы считаем…
Дина начинала доказывать господам капиталистам, что она считает, и получалось: договориться невозможно.
Родители слали требовательные письма: только Дина окончит школу, чтобы ехала к ним. А ей не хотелось уезжать. Она любила свой город, жаркий и пыльный летом, с неустойчивой зимой, с красавицей осенью, с головокружительным запахом акаций по весне. К тому же здесь имелся пединститут, а в строительном городке, куда не так давно перевели отца, пединститута не было. Но если война… Не лучше ли отцу и матери возвратиться?
— Бабунь, вдруг война? Как тогда ты? Отец с матерью? Мы с Борькой?
— Как все, так и мы, — ответила бабушка.
И Дина успокаивалась. Но после очередной Шуркиной информации страх опять сжимал сердце, становилось душно, как перед грозой.
В воскресенье Дине и Ляльке предстояло идти к родителям Михаила Бугаева. Удовольствие! Иди, докладывай почтенным гражданам, что сын у них — балбес. Дина хотела отказаться, но Лялька не попросила, а приказала: «Ты пойдешь». Идти? В таком случае, Лялечка, изволь выслушать лекцию на тему: как вести себя у Бугаевых. Не перебивать друг друга — раз, не распыляться по пустякам — два. О главном — дерзостях Михаила и его лени — сказать обстоятельно. Лялька молча слушала, размахивая, как всегда, в знак протеста руками. Дина сделала вид, что ей непонятен Лялькин протест.
Неожиданно Лялька огорошила вопросом:
— Какой, по-твоему, Мишка?
— Бугаев, что ли? Никогда о нем не думала. Отсидит положенные пять-шесть уроков, и айда. Смылся!
— А почему он смывается? Почему ни с кем не дружит?
— Спроси у него.
— Я у тебя спрашиваю.
— Да что я — совесть Бугаева?
Лялька недобро взглянула на Дину:
— Произносим красивые слова, а как доходит до дела…
— Какого дела?
Лялька промолчала. Дина подумала, что даже подругу неудобно расспрашивать, если она молчит.
— Шурка больно злой гоняет, — осторожно прощупывая почву, сказала она. — Вы поссорились?
— Скучно мне с ним.
— Скучно с Шуркой? Новость!
— Всегда одинаков. — В тоне Ляльки звучала неприязнь. — Я заранее знаю, что он скажет, о ком что подумает. Ошибки совершают другие, он — нет. Длинный ноготь отрастил на мизинце. «Обрежь, говорю, противно». — «Лялечка, у меня ничего не может быть противным». Самовлюбленный полуаристократ-полушут.
Вот это да! В прошлом году, бывало, скажешь что плохое о Бурцеве, Лялька просит: «Не надо, Дина. Ты его не знаешь». И вдруг — верь не верь — такая тирада.
— Верзила! — сказала Дина, не найдя ничего определенней, чтобы охарактеризовать Бугаева.
Лялька непонятно улыбнулась.
Отец Михаила при их появлении поднялся с кушетки и, не ответив на вежливое «здравствуйте», молча уставился на непрошеных гостей. Мать отложила штопку, огорченно вздохнула:
— Миши нету.
— Мы не к нему. Мы к вам, — храбро начала Лялька. — Видите ли, — Ляльку явно смущало, что ей не предлагают сесть, — ведет себя Миша несерьезно. Вы в школе не бываете и вам неизвестно…
Мишин отец дважды хлопнул себя по уху, словно выбивал из него вошедшую при купании воду, шумно чихнул. Мать пожелала ему здоровья и опять принялась за штопку.
— Разрешите сесть? — с вызовом спросила Дина.
Мать Михаила бросила быстрый взгляд на мужа, произнесла нараспев:
— Хороши хозяева. Садитесь. Вас что, учительница послала?