Босые ноги замерли рядом.
— Мама!
Игорь повис на шее матери. Полные губы Маргариты что-то бессвязно шептали в ухо сыну, руки гладили его острые ключицы, напряженно выгнувшуюся спину, вздрагивавшие от непосильной радости плечи.
Модест Аверьянович, кашлянув, произнес:
— Отведи, Игорь, маму в свою комнату, покорми ее. Если будет тревога, спустись с ней в бомбоубежище. Днем я забегу.
Он прошел к Юлии. Она сидела на диване с таким несчастным лицом, какого он у нее никогда не видел. Подняла на него глаза, полные отчаяния, отвернулась. Он сказал:
— Юля! Ты ни о чем не думай. Как приехала, так и уедет. У меня есть ты. Поняла?
И ушел, оставив открытой дверь, словно уже не был хозяином квартиры, порог которой переступила Маргарита.
Конечно, он отпустит в Казахстан мальчишку, какой разговор! Это лучшее, что можно было придумать для него, для Игоря, для Маргариты. Но как же скрытен и умен сын, если ни разу за два года не выдал своей тоски по матери, не спросил о ней, словно понимал, как трудно отцу отвечать. А мать, оказывается, постоянно жила в его сердце. У тебя недюжинная для девяти лет воля. Это здорово, сын! Просто здорово.
Воздушная тревога застала Андрея Хрисанфовича выходящим из аптеки. Третьи сутки болела квартирантка-беженка, а участковый врач явился на вызов только сегодня, да и какой это врач! Безусый молодой человек, вчерашний студентик. Где ему поставить верный диагноз? Ожидая, пока приготовят лекарство, Иванов мучительно соображал, что же могло случиться с квартиранткой? Три дня назад бегала, как всегда, энергичная и вдруг к вечеру притихла, поскучнела, стала зябнуть, а утром не смогла встать. Коли простуда, где ж она ее подхватила? Коли инфекция… Ах, боже мой, откуда могла взяться инфекция? Безусый врач определил бронхит. Истая галиматья. Человек с трудом глядит на свет, жалуется на адскую головную боль, а он — бронхит! Надо позвонить Юльке.
Сирена выла, подгоняя, Иванов ускорил шаг.
«Два часа готовить лекарство! — возмущался он, забыв, что, сидя в аптеке, печально думал о красных глазах провизора, работавшего, может быть, вторую или третью ночь без сна. — Порядки! Ничего не скажешь».
— Прошу, папаша, сюда! — остановил Иванова у гостиницы милиционер. — Спускайтесь в бомбоубежище. Быстро, быстро.
Иванов не сразу сообразил, чего от него требуют:
— Извините. Мне нельзя. Больная квартирантка лекарства ждет.
Он поднес к лицу милиционера пузырек с темной жидкостью.
— Никаких разговоров, вниз, вниз.
Милиционер решительно взял Андрея Хрисанфовича за локоть.
— Но, позвольте, уважаемый. Я только сверну за угол — и дома.
— Давайте, отец, не будем нарушать. Говорю, вниз, значит, подчиняйтесь.
— Но, позвольте, и под нашим домом есть убежище. Нельзя же бросить больную женщину.
— Вы русский язык понимаете? Идите вниз. Осторожно, здесь крутые ступеньки.
Иванов, возмущенно подняв плечи, спустился в слабо освещенный подвал, где уже приглушенно гудели голоса.
«Я ли не понимаю русского языка или вы, сударь?» — молча выговаривал он милиционеру, покрикивавшему наверху: «Вниз. А ну-ка, не задерживайте. Вниз, вниз».
Если он чего и не принимал в новой России, то этого вот покрикивания младших на старших, отсутствия благоговения перед сединами, перед жизненным опытом, vor dem alter, как любила говорить покойная Паула. По его мнению, человек с человеком легко договорится, стоит одному внимательно выслушать другого и захотеть понять. Главное, захотеть понять. Милиционер не захотел понять, что в большой квартире осталась больная женщина, ей надо поскорее дать лекарство, у нее температура. Не захотел понять молодой человек, и все тут. Ах ты, нелепость, господи! Ах ты, нелепость! Разве вчера не было тревоги? Так же налетали. Но он сидел у постели больной, читал газеты, а ее сынишек забрала с собой в убежище старуха Долгова.
Как жадно он следил за газетами!
— Почитайте речь Идена, — торжественно предлагал он кому-либо из соседей. — Ни при каких обстоятельствах англичане не станут вести переговоры с Гитлером.
Словно личной победой, хвалился он тем, что посольства Ирана и Турции обещают сохранять нейтралитет. Отзывают из Ливии командующего германскими войсками генерала Роммеля? Прекрасно, прекрасно. Следовательно, туговато здесь, в России. Генералы Браухич и Кейтль отстранены от руководства? Еще бы! Гитлер надеялся закончить войну в течение месяца, а она затягивается, изматывает немцев, дай боже!