Все это и заставило бая предоставить ученым своих иноходцев, вьючных лошадей и проводников. Правда, ученые ему платят, но что значат для Молготаева их деньги! Он сам может в сто раз больше заплатить, если они найдут в этих горах что-нибудь ценное.
В глубине души бай больше надеялся на русского инженера. Белоручка-иностранец, которого Молготаев звал по-русски — Иваном Федоровичем,— себе на уме. Оркот заметил это, когда впервые принимал гостей з своей юрте. Русский был неразборчив в еде и прост, а этот морщился, садясь на ярко расшитые ковры, косился на пиалы, наполненные душистым кумысом, говорил много, красиво, но пусто.
...Не одну долину они уже проехали, не один хребет перевалили. Русский рассказывал Молготаеву, где и какие горные породы находятся, как они образовались и какая от них польза человеку. Оркот теперь знал, что в его горах есть мраморы, из которых делают дворцы, есть горный хрусталь, идущий на какие-то приборы и украшения, есть медная руда... Но как жаль, что больше всего здесь пустой породы, которая нужна только ученым, чтобы понять, как жила земля миллионы лет тому назад. Пусть о ней и думают сами ученые или шаманы Его, Молготаева, это не касается.
— Итак, господа, сегодня мы делаем маршрут по Долине Смерти,— сказал геоморфолог следующим утром, когда экспедиция поднялась на перевал.— Должен признаться, что хотя не верю страшным рассказам об этой долине, но ощущаю определенное волнение.
Ученый вставил ногу в стремя и неуклюже перебросил свое большое, сильное тело через седло, нарядно разукрашенное серебром и медью.
Лебедев передал коня проводнику, взял в руки молоток и пешком двинулся вперед. За ним по узкой тропе, спускавшейся в долину, густо поросшую пихтой и елью, направил своего коня Иван Федорович, затем Молготаев, Сарых и, наконец, растерянные проводники.
— Как это романтично! Здесь никогда не ступала нога культурного человека. Мы с вами, Сергей, первые смелые путешественники. Очень романтично!
Когда геоморфолог впадал в хорошее расположение духа, он переходил с официального обращения «господин Лебедев» на дружеское «Сергей».
— Я полагаю,— продолжал он,— что долина будет носить троговый характер. Надеюсь вблизи устья реки на высоте в тысячу двести метров встретить морену. По моим наблюдениям, именно до этой высоты спускались ледники последней эпохи оледенения,
Караван пробирался густой полутемной тайгой. Вверху, на коре вековых деревьев под горячим солнцем вступали мелкие капельки янтарной смолы; с нижних, побуревших от времени сучьев лениво свисали длинные космы грязнобелого лишайника. Пахло сыростью, прелым листом и грибами. Откуда-то издали глухо долетал рев бешено несущейся воды.
Чем дальше, тем хуже становилась тропа. Все чаще попадались замшелые камни, подземные родники. Копыта лошадей то скользили по валунам, то с противным хлюпаньем утопали в вязких плывунах.
Геоморфолог брезгливо сбрасывал комья грязи с одежды и седла, поминутно отирая лицо. Предоставив умной лошади самой находить дорогу, он бормотал:
— Морена, убежден, что едем по морене...
Лебедев отбивал молотком от крупных валунов небольшие кусочки горной породы, внимательно осматривал их и бросал в сторону.
«Бросает, значит, пустые»,— думал про себя Молготаев, но все же изредка интересовался:
— На что-нибудь годится? Лебедев на ходу отвечал:
— Песчаник, сланец... Годятся на строительство, но возить их отсюда будет невыгодно,— далеко и дорого.
Между тем шум все усиливался. Разговоры пришлось прекратить: все равно ничего не слышно. А когда отряд выехал из таежной чащобы, перед путешественниками открылось величественное зрелище: с громадной высоты низвергался водопад.
Геоморфолог только ахнул. Залюбовался изумительной картиной и Лебедев. Молготаев прищурился и, мерно покачиваясь в седле, затянул какую-то песню.
Искристая лента водопада как будто пополам разрезала всю гору — от вершины до подножья. Серебряная от пены вода стремительно неслась от выступа к выступу и там, где на пути ее вставало препятствие, мириадами блестящих брызг взметывалась вверх.
Словно в прозрачном тумане стояли могучие кедры, окутанные водяной пылью. На какое-то мгновение темной молнией чертил по серебру упавший камень, и снова — бесконечная лента пены.
С последнего выступа водопад срывался прямо з небольшую горную реку. Широкий в этом месте плес неистово кипел, вздымаясь десятками пенных бурунов.
Щелкая своим кодаком, геоморфолог сделал не меньше десятка снимков. И неизменно на переднем плане оказывался Молготаев в нарядной, пестро расшитой шубе.
— Вы будете украшать мои снимки,— кричал ему в ухо Иван Федорович.
Оркот самодовольно усмехался, и пухлое, круглое лицо его становилось от этого еще шире.
— Ну что ж! Пусть посмотрят на него и за границей. Посмотреть есть на что!
Через час караван оказался в широкой долине, похожей сверху на громадное корыто. По светло-зелёным склонам то в одиночку, то группами были разбросаны мохнатые, задумчивые кедры. В густой траве там и тут, насколько хватал глаз, мелькали пламенно жёлтые язычки сараны, синие созвездия аквилегий, анемоны, фиалки... По дну долины журчал ручеек, прокладывая себе нелегкий путь среди крупных и мелких валунов.
— Трог, троговая долина и конечная морена! — воскликнул геоморфолог.— Я говорил вам, Сергей, что границей последнего оледенения была высота в тысячу двести метров. Как видите, я был прав!
Молготаеву захотелось немедленно узнать, что такое граница последнего оледенения. Довольный собой, Иван Федорович охотно пустился в объяснения. Стараясь выражаться попроще, он рассказал любознательному спутнику, что много тысяч лет тому назад, когда на этом месте еще не было ни кедрового леса, ни душистых лугов, здесь двигались с хребтов огромные языки льда, выпахивая на своем пути долины, похожие на корыта. Громадные массы льда плыли вниз, таща за собой груды камней.
— Вот здесь, где сейчас находимся мы, движение льда остановилось. Лед стал таять, или, другими словами, отступать вверх, оставляя после себя эти груды валунов и корытообразные долины.
Геоморфолог кистью руки очертил дугу.
— Постоянно отступая, ледник исчез совсем или остался только в цирках, как мы называем такие вот каменные ловушки вроде амфитеатра,— рассказчик указал на высокий, испещренный глубокими провалами хребет, который окаймлял долину с севера. На дне цирков лежал не то снег, не то лед.
Дальше долина делала поворот, и путникам были видны только боковые ущелья, узкие и каменистые, явно не ледникового происхождения.
— Вот те узкие щели прорезаны уже водой. Льда в них не было,— пояснил геоморфолог.— Поэтому и форма долин там совсем другая — щелевидная.
Молготаев усиленно кивал головой в знак того, что все понимает и очень интересуется загадочными явлениями природы.
Тем временем его собеседник перевел взгляд на небо за дальним хребтом, где заметил неясные белые полоски облаков, как будто струившиеся по нежно голубому полю, и поморщился.
— Что там? — спросил Оркот.
— Цирусы,— проворчал геоморфолог.— Предвестники дождя, а может быть, и града.— Взглянув на часы, он уточнил: — К вечеру соберется. Где же мы устроимся на ночь?
Иван Федорович всем корпусом повернулся к Молготаеву, тот в свою очередь — к Сарыху, а Сарых — к проводникам.
Объяснение было коротким. Стоило баю произнести два-три слова, как проводники пришли в необычайное волнение — заговорили все разом, замахали руками.
— Здесь ночевать нельзя,— перевел Молготаев удивленным исследователям.— Мои люди говорят, что ни за что не останутся в долине на ночь.
Проводники догадывались, о чем идет речь, и дружно поддакивали хозяину.