Цыганков недолюбливал Баракова, но сейчас был рад встрече с земляком. А тот, узнав Ивана, сразу успокоился и равнодушно проговорил, позевывая:
— А, это ты, Цыганков. А я думал…
Он не досказал, что же он думал, огляделся по сторонам и торопливо сел за куст. Заметив, что Цыганков пристально наблюдает за ним, Коська криво улыбнулся и потянулся к своему мешку.
— Пожрем, что ли? И это, — щелкнул себя по горлу, — найдется. Небось городским стал, теперь тебя учить не надо. А то раньше, помню, нос воротил, когда приглашали…
Он достал из мешка кусок мяса, облепленный крошками, неполную бутылку с мутной жидкостью, закупоренную огрызком кукурузного початка, зубами вытащил «пробку» и протянул посудину Ивану:
— Садись, чего маячишь. Хлебни.
— Не научился, — отказался Иван, присаживаясь.
— Тоже мне, пролетариат непьющий. Ну, была бы честь предложена, а от расхода бог избавил.
Коська приставил горлышко к губам; в горле его забулькало, судорожно дернулся кадык, а с подбородка на немытую шею сползли две струйки.
— Видал класс? — подмигнул он, показывая до половины опорожненную бутылку, и вцепился зубами в мясо.
Ел он быстро, торопливо, с жадностью: рвал зубами мясо и тут же, почти не жуя, глотал. Иван помимо воли глотнул слюну, но Бараков сделал вид, что не заметил. Он допил самогон и снова принялся за мясо. Наевшись, Коська закурил. Он заметно охмелел и заговорил развязным тоном:
— Не куришь? Чему же вас учили тогда в училище-то? — фыркнул он. — Я так понимаю: пролетариат — он нашему брату, казаку, насчет выпить-закусить сто очков вперед даст. Какой же ты, стало быть, пролетариат?
— Какой есть. Ты лучше скажи, куда направляешься?
— Домой, — вздохнул Коська. — Отслужился я, брат, вчистую отчислен. Валяй-ка, говорят врачи, домой.
Он опять вздохнул, и Ивану показалось, что вздохи эти притворные. А Бараков продолжал, скорчив жалобную мину:
— Чахотку у меня нашли и этот, как его? Менингит.
Иван смотрел на лоснящуюся физиономию, бычью шею Баракова и думал: «Врет!»
А Коську разобрало основательно, и он уже болтал с пьяной откровенностью:
— Да что! Войне скоро капут. Вишь, как он прет? А нам все равно… Лишь бы скорей. Наши — не наши — какая разница?
Он икнул, поморщился и сплюнул:
— Порядочной водки днем с огнем не сыщешь. За бутылку этого дерьма — шинель! Надула меня старая карга. Хорошо еще, пока она в сени выходила, я мясо успел стибрить. Прямо из чугунка. Наказал скупердяйку!
Он захохотал и снова икнул.
Цыганков вдруг со страхом подумал: «А ведь Коська — дезертир!» То, что никогда бы не сделал он сам, не могли совершить, по его мнению, и другие, даже Бараков — настолько невероятным казалось ему такое преступление. «Видно, в самом деле чем-нибудь заболел. Бывает же так: снаружи не человек — богатырь, а внутри — слабина. Так и Коська… Только что это он сболтнул насчет наших и не наших?»
— Не пойму я. Немцев ты ждешь, что ли? — спросил Иван.
— Упаси бог, — перепугался Бараков, — ты меня не так понял. Я говорю — скорей бы войне конец.
Цыганков встал.
— Ну, тронулись, что ли? Может, подвезет кто.
— Ты один иди. Мне еще надо вон туда, в тот хутор, к родне забежать.
Бараков подхватил свой мешок и, оглянувшись, пошел по лощине в сторону, противоположную дороге. Вскоре он спустился в овраг и исчез.
А на дороге творилось что-то невообразимое. Со стороны Калача двигались машины и повозки с бойцами в окровавленных бинтах, везли разбитые пушки, прошло несколько танков с порванными стволами орудий. И все это вперемежку с крестьянскими подводами, запряженными чаще всего быками и коровами. А рядом с подводами шли смертельно уставшие дети, женщины, старики.
— Откуда? — спросил Иван у одного старика.
— Из-за Дона, сынок.
— А что там, как?
— Прет окаянный, вот что.
— А от Калача немец далеко?
— Да не так, чтобы очень, но…
Старик сунул быкам по пучку сена и вздохнул:
— Вся надежда вот на этих, что навстречу идут. Может, отобьют, как думаешь?
Иван посмотрел на встречный поток. С востока тоже двигалось много машин и повозок, по обочине шли колонны пехотинцев. В этом потоке было больше порядка. Новенькие пушки, пулеметы, на бойцах — еще не выгоревшие на солнце гимнастерки и пилотки.
Молоденький лейтенант остановился возле деда.
— Ну как там, отец? Небось жарко? — весело спросил он, вытирая запыленное потное лицо.