Так и уснули друзья, ничего не придумав. А к вечеру, когда проснулись, пришли к выводу: надо возвращаться; может быть, на обратном пути подвернется что-нибудь подходящее. Иначе просто стыд. Правда, Пашка заметил, что никакого стыда нет, ведь никто не узнает, что они были в тылу у фашистов.
Надежды возложили на будущее. Решили к полуночи тайком покинуть деда.
К вечеру стало пасмурно. На землю упали капли реденького дождя.
Стемнело. Ребята лежали на тулупе и прислушивались к дыханию деда: скорей бы уснул. Но к старику, как нарочно, сон не шел. Дед Григорий ворочался на полу. Дважды выходил во двор покурить, снова ложился и опять вздыхал и кашлял.
Медленно текли минуты. Но вот дыхание старика стало ровнее: он задремал. Иван толкнул Пашку локтем и шепнул:
— Ждем еще минут пять и уходим.
Дед захрапел. Кошелев знал: это верный признак, что старик теперь раньше, чем через час-полтора не проснется.
— Пора, — сказал Пашка, приподнимаясь.
И вдруг неподалеку, на окраине хутора, залаяла собака. Храп в хате мгновенно оборвался. Дед Григорий приподнял голову, прислушался. Удивились и ребята. Они знали, что фашисты, едва вошли в хутор, перестреляли всех собак. Откуда же взялась эта, нарушившая ночную тишину?
В лае звучало остервенение, злоба. Донеслась неразборчивая немецкая речь. Потом раздался выстрел; собачий лай перешел в визг; еще один выстрел — визг прервался, стало тихо, только доносились возбужденные голоса немцев.
Дед вздохнул:
— И откуда она взялась, эта псина? Подвернулась под горячую руку.
Он нащупал в темноте кисет, чиркнул кресалом, пламя осветило горбатый, в прожилках нос. Вылазка ребят откладывалась на неопределенный срок.
Голоса солдат приближались. Вот кто-то забарабанил в дверь. Дед поспешно вскочил, щелкнул задвижкой. В хату вошел солдат. Луч фонарика обежал все углы и остановился на лицах ребят.
— Это кто? — спросил вошедший.
— Внуки брата, из Суровикино, навестить меня пришли, — объяснил дед Григорий. Луч фонарика светил ему прямо в глаза, и старик, щурясь, отворачивался в сторону.
Вошедший солдат приказал зажечь лучину и что-то крикнул по-немецки тем, кто оставался во дворе. Сначала в дверях появился еще один немец, за ним — две девушки и третий гитлеровец. Цыганков чуть не ахнул от изумления: он узнал Катю и Тоню.
Один фашист остался возле двери, двое других уселись на скамейку, положив автоматы на стол. Девушки стояли, касаясь плечами друг друга.
— Партизаны? — старший в патруле начал допрос.
— Что вы, дяденька! — заговорила Катя. — Суровикинские мы, в Ляпичево идем к родственникам.
— Суровикинские? — фашист повернулся к ребятам. — Знаете их?
Только сейчас Катя и Тоня увидели Цыганкова и его товарища. Девушки замерли от неожиданности.
— А как же, знаю, — уверенно соврал Иван и добавил: — Вот у той, — показал на Катю, — я еще семечки на базаре покупал.
Старшего в патруле, видимо, удовлетворил такой ответ. Он продолжал допрос:
— Почему спали в поле, не вошли в хутор?
— Так мы боялись, дяденька. Кругом военные с винтовками. А ну стрелять начнут. А мы страсть как боимся стрельбы.
Катя немного переигрывала, и будь немец чуточку понаблюдательнее, он бы заметил это. Но он принял все за чистую монету, не услышал фальшивых ноток в Катином голосе.
— Еврейка? — спросил он у Тони.
— Нет, — ответила та, — мать — грузинка, отец — русский.
Фашист забарабанил пальцами по столу.
Интерес к допросу у него иссяк. Он уже не находил вопросов.
— До утра я запру вас в землянке. Тут, во дворе, — решил он. — А утром доставлю обер-лейтенанту. Он очень любит говорить с молоденькими русскими девушками. — Немец что-то сказал своим товарищам, и те загоготали.
Цыганков не спускал глаз с девушек. Тоня была по-прежнему спокойна, а взгляд Кати молил о помощи. В эти минуты Иван припомнил все: и вопрос девчат о штабе в то утро, и любезность комбрига у калитки, и отрывки подслушанного ночного разговора, и вскользь брошенную полковником фразу: «Ты же не знаешь этих девчат». Теперь он понимал: это не простые девушки, это разведчицы, и они нуждаются в помощи.
Солдаты вывели девчат во двор. Цыганков подскочил к старику:
— Дедушка, дорогой, — горячо зашептал он. — Этих девчат надо обязательно выручить. Это, знаешь, какие девчата? Я не могу тебе все сказать, это военная тайна. Да я и сам все не знаю, только догадываюсь. Очень надо выручить их, дедушка. Их ждут наши.