- А в это время, - восторженно сказал генерал, подымая руку, Джунаид-хан подойдет к Чарджую. Ему помогут отряды из Аулиеатанского уезда, делающие налет на узловую станцию Арысь. Бухара займет войсками эмира участок Среднеазиатской железной дороги между Сыр-Дарьей и Аму-Дарьей. Таким образом, две группы туркестанской Красной Армии окажутся в тылу, отрезанными от центра.
- Ерунда! - тихо шепнул Назиеву сидевший рядом с ним Зайченко. Классический генеральский план! Эрсте колонне марширт, цвейте колонне марширт.
Они отошли в глубь комнаты.
- Громадные расстояния. Как держать связь? Надо собрать все наши силы в один кулак и бить противника кусками, - говорил Зайченко. - Наполеон не мог одновременно драться и с Италией, и с Египтом, и с Англией, и с Пруссией, и с Россией. Карта - не жизнь. Старая история! Маневр - вот что побеждает. - Зайченко горячился.
- Погодите, молодой человек! Пусть они только сдвинутся с места, а там мы займемся делом, - благожелательно успокаивал его Назиев. Союзники - консервативный народ. Они верят генералу Кудашевичу, а вам могут не поверить. Понятно? Имейте терпение - и вы смените этого генерала. Все придет в свое время. Наполеон начал Тулоном...
- А кончил Святой Еленой, - сказал Зайченко.
Назиев подумал: "Способный, но, кажется, неприятный офицер!"
План одобрили.
Баррет, прощаясь с Назиевым, сухо протянул ему руку.
- Надо быть менее пристрастным к людям, доблестно павшим, - обиженно сказал он, намекая на своего брата, расстрелянного еще в семнадцатом году после неудачного антисоветского восстания. Первый Баррер был похож на второго - тоже царский чиновник, контрреволюционер, барин, спутавшийся с эсерами и с какой-то разведкой.
Назиев вытянул рот в трубочку.
- Ваш брат - достойный человек, - сказал он не то в шутку, не то всерьез. - О нем я молчу.
Все начали расходиться поодиночке и по двое. Зайченко увидел, что с конспиративной точки зрения этот антибольшевистский штаб организован великолепно.
7
Кабинет опустел. Зайченко предложили остаться ночевать. Ротмистр Цагарели, один из спутников, сопровождавших сюда Зайченко, провел его во флигель. Там для обоих были приготовлены постели.
- Вам опасно ходить: влипнете как миленький! Вас отсутствие руки выдает. Почему протез не носите? - спросил он Зайченко.
- Не спасет ведь все равно, - ответил Зайченко.
Ротмистр скинул тонкие красивые сапоги и не раздеваясь бросился на тахту.
- Мне скоро вставать, - объяснил он Зайченко. - Через час отдам концы - и тю-тю! Поминай как звали!
- Куда же? - спросил Зайченко.
- Обещали к Дутову. Я-то, собственно, намереваюсь к Колчаку. Я ведь, между нами говоря, моряк. Мичман. А здесь превратился в ротмистра. Повар за кухарку. Или кухарка за повара.
Молодой человек расхохотался и, потянувшись всем телом, беззаботно чертыхнулся.
- А в общем наплевать! Вас-то не выпустят, вас замаринуют здесь, как пить дать, в этой Узбекии. Ой, боже мой, если бы вы знали, как мне надоели все эти меки да узбеки! Желтомордые! В Россию хочется. До смерти!
- Вы же грузин?
- Липовый. - Он опять расхохотался. - Во всех смыслах повар за кухарку или кухарка за повара. Кто-то, когда-то, где-то, при батюшке-царе или при матушке-царице, был грузином. Мы - выходцы чуть ли еще не с времен Елизаветы, а может быть, с Петра. Ярлык остался, товар не тот. В общем и целом, как говорят товарищи, не жизнь, а жестянка.
- Скажите, Цагарели, иностранная миссия действительно существует в Ташкенте легально?
- Вполне. С разрешения Туркестанского совнаркома. Легально... и парадоксально. - Цагарели зевнул. - Ну, спать, поручик! На бочок! В дрейф! Под покровительство Николы!
Через минуту он уже храпел, но спал не крепко и вздрагивал во сне.
Под окном цвел душистый табак, на скамейке лежали огромные желтые летние дыни. Было душно от приторного аромата этих дынь.
"Пахнет Азией", - думал Зайченко, засыпая.
И показалось ему, что сна почти не было. В дверь постучали.
- Войдите! - крикнул Зайченко.
Кадет вошел в комнату и покраснел, увидав Зайченко голым.
- Который час? - спросил Зайченко, накинув на себя одеяло, и покосился на соседнюю койку. Она была пуста, Цагарели уже ушел.
- Шесть десять, господин поручик. Генерал вас ждет, - ответил кадет, не глядя на ночлежника.
- Раненько встает ваш папаша! - сказал Зайченко.
- Как Суворов, - фыркнул кадет.
"Да ты не в отца, а в проезжего молодца", - подумал Зайченко.
- Что ж, вы тоже участвуете в белом движении? - спросил он у кадета.
- Пока не участвую, - ответил кадет.
- Почему же?
- Я заменяю у нас в доме лакея. Разве вы не заметили?
Зайченко посмотрел на вздернутые густые, точно нарисованные, брови мальчишки. "Умненькая морда..." Мальчишка сперва понравился Зайченко, но когда на лице мальчишки появлялась улыбка, оно вдруг становилось порочным и неприятным.
Через десять минут Зайченко стоял навытяжку в кабинете.
- Прошу покорно, прошу! - лепетал аккуратный и вымытый генерал, кивнув поручику на кресло. - Прошу садиться! Не завтракали? А я уже заправил брюхо православной кашей. Гречка наша, родимая. В горшке, по-русски. Не желаете? Идемте в столовую! Не стесняйтесь! Я хлебосол.
- Благодарю вас! Я не ем с утра, - сказал Зайченко.
- Напрасно, молодой человек! Но вы молодец, молодец! - выпалил генерал. - Слышал вчера "речь не мальчика, а мужа". Произвели впечатление, поручик. Произвели. Кха-кха... - Генерал откашлялся, вытащил из письменного стола желтую склянку, плюнул в нее, долго и сосредоточенно разглядывал свою мокроту. Потом, покачав головой, печально сказал: Чахотка.
- Что вы, ваше превосходительство. Такой свежий вид...
- Свежий? - Генерал обиделся. - Свежий, говорите? А врачи думают иначе. Правда, палочек еще нет. Но... Нет-с, не то здоровье! Я, бывало, неделями с лошади не слезал, на тигров охотился. А теперь прикован к столу. Вот наша жизнь! Игра! Чувствую, сдал! Если бы не это, разве я бы остался здесь? Туда, в бой, в самую горячку... Я ведь холерик по природе. Если я разгорячусь, меня не удержать, я и опасности не чувствую. Расшатал свое здоровье...
- Очевидно, в германскую войну?
- Именно. Боже мой, сколько сил и сколько нервов было ухлопано на нее! Да, мы не береглись.
- На каком фронте вы были, господин генерал?
- На всех... На всех...
- На всех?
- Так точно, господин поручик, на всех. Практически - отчасти, теоретически - везде. В поезде ее величества я объехал все фронты. Ужасно, ужасно! А на каком фронте вы изволили потерять вашу левую руку?
- Я... ее не терял, - сухо ответил Зайченко. - Мне ее потеряли...
- А... Ну да! Ну да! - смутился генерал.
- Под Двинском.
- Ах, вот как! - заулыбался генерал. - Под Двинском были чудесные бои... Так, чудесно! Вас, как боевика, мы назначаем в одну из главных точек, боевых. Вы бывали в Фергане?
- Практически - отчасти, теоретически - везде.
- Чудесно, вполне чудесно. - Генерал не заметил дерзости. - Вы знаете состояние тамошних частей? Впрочем, это не суть важно. Мы о них имеем более верные сведения, чем советская власть. Наши люди везде. Наши люди, повторяю, дают нам более верные сведения, чем большевикам.
"К делу!" - хотел крикнуть Зайченко, уже изнемогая от болтовни.
- Вы едете к Иргаш-беку...
- К Иргашу? К кокандскому Иргашу? - спросил Зайченко.
- Кажется, к кокандскому, - сказал генерал. - Да, да, к кокандскому.
- Позвольте! - Зайченко прервал генерала. - Но ведь у Иргаша есть Чанышев? Насколько мне известно, полковник удрал вместе с Иргашом. Зачем же я Иргашу?
- Махдий, Махдий... - завздыхал генерал. - Его уже нет!
- Как нет?
- Погиб. Погодите! - Генерал засуетился. - У меня здесь где-то было сообщение из Скобелева. Там совершенно точно все описано. Вам надо будет прочитать. Вы должны быть обо всем осведомлены.
Генерал принялся шарить среди бумаг, ничего не нашел, потом хлопнул себя по лбу и, подойдя к стене, вынул из потайного ящичка письмо, которое он передал Зайченко.